— Ты честный малый, Антуан, наша вера сильна такими, как ты, и потому я верю тебе. Но все же возьми монету, считай, что это дар от Бога.
— Хорошо, ваша светлость, — он положил пистоль в карман куртки.
— А теперь ты покажешь мне то, о чем я тебя просил.
— Приказывайте.
— Тогда идем.
Какой-то человек неторопливо прохаживался по коридору, где находились комнаты слуг. По виду дворянин: в шляпе, при шпаге. И, должно быть, богатый. Казалось, он кого-то поджидал.
Служанка Барбетта, открывая дверь своей комнаты, с любопытством посмотрела на него, стараясь поймать его взгляд. Наконец он обернулся. Это был Матиньон. Она кокетливо состроила ему глазки, улыбнувшись как можно обворожительнее.
— Не ко мне ли вы, сударь? — спросила она.
— К тебе или еще к кому, велика ли разница, — совсем негрубо ответил дворянин. Потом прибавил многозначительно: — Может быть, и к тебе.
Она хихикнула и вошла, но дверь не закрыла. Он направился следом. Служанка закрыла дверь, зажгла свечу и только тут вволю смогла наглядеться на бравого дворянина в фиолетовом камзоле с разрезными рукавами и с широкими буфами на плечах, с которым, и она уже заранее трепетала от этой мысли, ей доведется провести ночь.
— Тебя зовут Барбетта? — спросил Матиньон.
— Да, сударь, откуда вы знаете?
— Подойди ко мне, моя милая, мне хочется обнять тебя и шепнуть кое-что на ушко.
Она немедленно подошла, готовая к ласкам, но он вместо этого одной рукой цепко ухватил ее за шею и стал сжимать пальцы.
— Что вы делаете, сударь?! — взмолилась она, безуспешно пытаясь вырваться.
— Зачем ты ходила к королеве? — процедил сквозь зубы Матиньон.
— Я? Что вы, сударь! — Барбетта вытаращила глаза. — Кто вам сказал?
— Что ты ей говорила? — продолжал Матиньон, все сильнее сжимая горло служанке.
— Ничего, сударь… — она стала задыхаться. — Я не ходила к королеве, с чего вы взяли…
Правой рукой Матиньон вытащил кинжал и приставил его к груди Барбетты:
— Врешь! Что ты делала в комнате рядом с покоями герцогини? Отвечай, шлюха, или я зарежу тебя как свинью!
И он нажал на клинок. Лезвие вмиг прокололо ночную рубашку, и на этом месте проступило алое пятно. Служанка молчала и тщетно пыталась вырваться из цепких пальцев Матиньона. Лицо ее стало багроветь.
— Чего вы от меня хотите? — прохрипела она.
— Что ты делала в этой комнате? Ты подслушивала?
— Я меняла белье камеристке.
— Целых полчаса?
И он сильнее надавил на клинок. Он вошел в тело на полдюйма и уперся в ребро. Алое пятно стало увеличиваться. Служанка застонала от боли.
— Отвечай же!
— А если я скажу, вы отпустите меня?
— Я поступлю с тобой по справедливости.
— Тогда отпустите… мне трудно говорить.
Матиньон разжал пальцы. Едва Барбетта почувствовала свободу, как сразу же раскрыла рот, собираясь позвать на помощь, но Матиньон тут же зажал ей рот ладонью. Она умоляюще посмотрела на него и часто захлопала ресницами, давая этим понять, что сделает все, как ей прикажут.
— Итак?.. — он убрал ладонь и снова обхватил пальцами ее шею.
— Я застилала постель… — быстро заговорила девушка. — Из комнаты рядом доносились голоса, их было хорошо слышно. Должно быть, так и не починили дверь, которая плохо закрывалась. Я стала слушать…
— Зачем?
— Там находилась королева протестантов…
Она закашлялась. Матиньон ослабил пальцы, но не убрал кинжала.
— Вот он что, — уже мягче сказал он, пытаясь сыграть роль единоверца служанки. — Это другое дело. Что же ты молчала, надо было сказать об этом сразу. Что было потом? Ты пошла к королеве-матери?
Но она, внезапно почувствовав подвох и обретя некоторую свободу, попыталась вырваться. Он снова сдавил ей горло, и она, чувствуя, как сознание и силы покидают ее, вцепилась ногтями в эту руку, отнимающую у нее жизнь. Он полоснул кинжалом по ее пальцам; окрасившись кровью, они тут же убрались.
— Зачем ты ходила к Екатерине Медичи? Зачем, говори! Что ты ей сказала? Говори, если хочешь жить!
— Я… я сказала ей… все, что слышала.
— А что ты слышала?
— Что гугеноты хотят захватить… королевский поезд. Теперь отпустите меня…
— Я ведь обещал тебе, что поступлю по справедливости. Сожалею, но тебе не повезло: я — протестант.
Он сжимал ей горло до тех пор, пока не почувствовал, что уже безвольное тело всей своей тяжестью давит вниз. Лицо служанки посинело, глаза вылезли из орбит и закатились, багровый язык наполовину вывалился изо рта. Матиньон разжал пальцы, и тело Барбетты бесформенной грудой рухнуло на пол.
— Будь ты проклята, гадина! — произнес Матиньон. И тут он увидел на столе маленький мешочек с вышитыми на нем королевскими лилиями. Он открыл его: в нем были золотые монеты. И тогда Матиньон понял все.
— Так вот цена твоего предательства! — воскликнул он, презрительно посмотрев на труп, лежащий у его ног.
В дверях Матиньон остановился, обернулся, вернулся назад и, сунув кошелек за полу камзола, пошел прочь. В покои королевы Наваррской Матиньон ворвался будто вихрь.
Принц Конде сидел напротив Жанны за столом; перед ними лежали какие-то бумаги.
— Что случилось, Матиньон? — спросил Конде.
— Ваше Величество, ваш разговор подслушали, — произнес Матиньон. — Королеве-матери все известно!
Жанна вскочила с места, подошла к Матиньону вплотную, не сводя с него глаз. Губы ее побелели, краска исчезла с лица.
— Откуда это известно?
— Говори, — сказал Конде.
И Матиньон поведал им все, что произошло.
— Нас предали! — воскликнул Конде, ударяя кулаком по столу.
— Да, монсеньор. — И Матиньон бросил на стол мешочек с деньгами: — Вот цена этого предательства.
— Все пропало, — простонала Жанна, переводя взгляд на Конде, — теперь Екатерина нам не простит.
— Ей известны имена? — спросил Конде.
— Думаю, ей известно все.
— Я посвятила герцогиню Д'Этамп в подробности нашего плана, — проговорила Жанна. — Но ведь она уверяла меня в безопасности!.. Матиньон, приведите сюда герцогиню!
— Вы допускаете мысль, что это подстроено? — задумчиво шагая по комнате, спросил Конде.
