поработаешь. Только покажи мне, где у тебя что лежит.
Мы еще минут пять поспорили, прежде чем мне удалось преодолеть сопротивление Мин — впрочем, не слишком сильное. После обеда я раздала подарки. Для Мин я приобрела только что изданную биографию Джорджа Элиота, прекрасно оформленную (вообще говоря, я купила ее для себя, но Мин так обрадовалась, что я ничуть не сожалела о ней). Что-то подсказало мне, что она давным-давно уже не получала подарков, разве что на Рождество, да и тогда, скорее всего, это было совсем не то, о чем она мечтала.
Вильяму я преподнесла книгу, посвященную разным природным явлениям — вулканам, землетрясениям и цунами. Очень мило поблагодарив меня за подарок, он открыл ее и перевернул несколько страниц, притворившись, что любуется картинками. Однако меня это нисколько не обмануло — было ясно, что мысли его где-то далеко и что подобные пустяки ничуть его не занимают. Когда же я вручила Элинор фарфоровую кошечку, она вдруг сделалась пунцово-красной, а на лице ее неожиданно появилось выражение ужаса. Невнятно пробормотав несколько слов благодарности, девочка поставила статуэтку на стул с таким видом, словно у нее внезапно отнялись руки. Честно говоря, я была удивлена. Конечно, шедевром ее не назовешь, но с моей точки зрения, кошечка была на редкость славной. В ее возрасте, получив такой презент, я бы запрыгала от радости. Но восторг, сиявший на лице Мин, заставил меня забыть об огорчении. Мне пришлось даже напомнить ей, что нынче вечером у нее есть шанс поработать над книгой, иначе она бы и не вспомнила об этом. С трудом заставив Мин оторваться от биографии Элиота, в которую она уже уткнулась, я выпроводила ее из кухни.
Посопротивлявшись немного, она все-таки ушла, а я принялась мыть посуду. Это заняло куда больше времени, чем я ожидала, учитывая наш скудный обед, но вода из крана лилась такой жалкой струйкой, что на каждую тарелку уходила пропасть времени. Кроме всего прочего, когда я, покончив с посудой, поставила тарелки в сушку (вытереть их я не смогла за отсутствием полотенца), мне пришлось вдобавок прочистить слив. В кладовке удалось отыскать пакет соды, но даже с ее помощью мне ничего не удавалось сделать. В конце концов мне посчастливилось найти ершик, и когда я, сунув голову под раковину, пыталась отвинтить колено слива, чтобы прочистить его, в кухню вошел Роберт.
— Чем это вы занимаетесь? — В голосе его звучало раздражение.
— Просто решила… тут что-то застряло, и она засорилась… ага, вот, все в порядке, — пробормотала я, удовлетворенно крякнув, когда содержимое слива вывалилось наконец в миску, которую я предусмотрительно под него подставила.
— А где Мин? — буркнул он, уставившись на содержимое миски.
— Она решила немного поработать. Я пообещала, что приготовлю чай. А Мин купила торт. Ваша матушка собиралась приехать к чаю. Что она любит?
— Понятия не имею. Какая разница?! — презрительно фыркнул он.
Этого оказалось достаточно, чтобы весь мой испуг внезапно куда-то пропал, уступив место злости.
— Отлично, — холодно бросила я. — Тогда, с вашего разрешения, я покончу со сливом, а после приготовлю чай. — Не глядя на него, я взяла гаечный ключ и вернулась к прерванному занятию.
— Нет-нет, ни в коем случае! — завопил Роберт. — Дайте мне ключ!
Встав на четвереньки, Роберт сунул голову под раковину и принялся внимательно изучать неаппетитное содержимое миски. Потом раздалось энергичное постукивание, металл звякнул о металл, после чего наступила многозначительная тишина. Послышался какой-то хлюпающий звук, и он вынырнул наружу. В руке у него была гайка.
— Благодаря тому что у некоторых людей руки явно растут не из того места, где им положено, починить эту штуку вряд ли удастся, — рявкнул он, швырнув на пол гаечный ключ. Лицо его было белым от едва сдерживаемой злости. — Придется вызвать водопроводчика.
Эта явная несправедливость окончательно вывела меня из себя. Я уже открыла было рот, чтобы высказать ему начистоту, что я об этом думаю, но вовремя прикусила язык, напомнив себе, что это как- никак муж Мин и что нам с ним предстоит еще пару дней прожить под одной крышей. Конечно, я с первого взгляда заметила, что гайка сорвалась не по моей вине — просто он крутил ее в обратном направлении и сорвал резьбу. Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы собрать все заново. В том месте, где колено трубы крепилось к стене, осталось свободное место, но это было не так уж важно. Я повернула кран. Вода полилась в раковину, свободно проходя через слив. Заглянув под раковину, я с удовлетворением обнаружила, что протечки нет.
Тут вернулся Роберт.
— Телефон все еще не работает, — недовольно бросил он, сунув руки в карманы. На меня он не смотрел. — Придется, видимо, какое-то время обходиться без раковины.
— Я уже все починила, — сообщила я. И не удержалась, чтобы не продемонстрировать ему, что все в порядке.
Роберт уставился на раковину. Потом перевел взгляд на меня.
— Не думаю, что это надолго, — раздраженно бросил он, даже не пытаясь казаться вежливым. Не сказав больше ни слова, он молча вышел из кухни.
Отыскав за шкафом поднос, я вычистила его до зеркального блеска. В холодильнике отыскался огурец — достаточно свежий и почти твердый, так что я сделала сэндвичи с огурцами и выложила на тарелку имбирную коврижку. Я отыскала на ларе для хлеба щетку для вычесывания шерсти и расчесала Хэм, невзирая на ужасную вонь от порошка.
Чей-то голос за моей спиной вдруг произнес:
— Вы, должно быть, школьная подруга Мин. А я Вивьен Вестон, мать Роберта.
Ее неожиданное появление у меня за спиной на манер бесплотного духа напугало до дрожи в коленках.
Она оказалась невысокой, практически того же роста, что и Мин. Седые блестящие волосы ее, подстриженные в форме «каре», доходили до подбородка. Глядя на нее, я догадалась, от кого из родителей Роберт унаследовал длинный костистый нос, делавший его похожим на злого волшебника из сказки. У нее оказались такие же темные, как у сына, глаза, но под ними были мешки, которых у Роберта не было. Очень белая кожа ее была морщинистой, особенно на руках. Она разглядывала меня с холодным любопытством, но без малейшего смущения. Моя рука со щеткой, которой я вычесывала Хэм, повисла в воздухе.
— С этой собакой что-то неладно. Вся поседела. Надо бы ее усыпить. Старые собаки — такая обуза, тем более когда их держат в доме. Наверняка все ковры провоняли мочой.
Хэм, словно почувствовав, что разговор зашел о ней, приветливо помахала хвостом и, выгнувшись, застонала от удовольствия.
И вдруг Вивьен неожиданно тепло улыбнулась. Улыбка ее была полна очарования.
— Простите, не помню, как вас зовут. Мин, конечно, говорила мне, но я забыла.
— Диана Фэйрфакс, — сказала я, тоже улыбнувшись и в свою очередь стараясь быть приветливой.
— Так вы вместе учились в школе? Забавно — никогда бы не сказала, что вы с ней ровесницы. Конечно, дети старят любую женщину. После рождения Роберта я сказала Гектору, что если он желает иметь еще детей, то к его услугам все женщины в Данстон-Эбчерч, я не возражаю. А мне лично совсем не улыбается превращаться в стельную корову. — Вы ведь не замужем?
— Нет.
— Хмм… удивительно. Думаю, не очень ошибусь, если предположу, что мужчины вьются вокруг вас стаями.
Я почувствовала себя неловко.
— Как вы думаете, куда лучше подать чай? — спросила я, может быть, немного резко. — Тут, на кухне? Или развести огонь в какой-нибудь комнате? Не хотелось бы отрывать Мин. Она поднялась к себе — сказала, что хочет немного поработать над книгой.
— Наверное, лучше в студии. Стало быть, Мин все еще не оставила надежд преуспеть в качестве писательницы? Пустая трата времени, на мой взгляд.
Она снова одарила меня любезной улыбкой, и ее темные глаза вспыхнули. Улыбка вышла очаровательной, но уже во мне проснулись подозрения, и на этот раз я не поддалась на это показное дружелюбие.
