Я только молча кивнула головой. Говорить не было сил.
— Оттуда я двинусь прямо в Кембридж. Когда ты вернешься, я уже буду ждать тебя. Сходим куда- нибудь выпить по рюмочке, хорошо? — В голосе Роберта была такая нежность, что у меня внутри все перевернулось. — Может быть, даже пообедаем. Наверняка ты устанешь после дороги. А потом займемся любовью…
— Что?! Ты сошел с ума!
— Возможно, — с каким-то даже вызовом в голосе продолжал Роберт, словно стараясь убедить самого себя. — Ну и пусть! Неужели нельзя хоть раз в жизни сделать что-то просто потому, что хочется? Последовать велению сердца? Похоже, все вокруг живут, как им нравится. А я слишком труслив… или ленив для того, чтобы поступать так же.
— Да при чем тут трусость, господи! Надо же отличать трусость от простой порядочности! Нельзя причинять людям боль — вот это и есть порядочность! И называй это как угодно — Божьими заповедями или добропорядочным поведением, суть все равно не изменится. И неужели удовлетворить свои сексуальные потребности важнее, чем жить с чистой совестью?!
— Ну, я бы не сказал, что речь тут идет исключительно об удовлетворении похоти, — обиделся Роберт. — Знаешь… я даже сам этого не ожидал, но сейчас мне все в тебе нравится. Не знаю, как это случилось… во всяком случае, я этого не хотел. Я твердил себе, что нарвался на одинокую, весьма честолюбивую и преуспевающую женщину, властную, готовую по головам идти к своей цели. Говорил, что у меня и без тебя есть все, о чем только может мечтать мужчина. И желать большего — значит гневить судьбу. Да что там — я намеренно старался думать о тебе как можно хуже… Словом, я сделал все, чтобы не позволить себе полюбить тебя.
Я поневоле улыбнулась.
— Помню. Ты все время злилась. И вид у тебя был страшно недовольный.
— Это во мне говорила гордость. Знаешь, я привык думать о себе как о человеке неординарном, не похожем на других, — ну, как же иначе, ведь я так гордился своей безупречностью, своей праведностью… я, как Господь Бог, был неподвластен искушению. Но вот я увидел тебя — и храм гордыни, который я выстроил в душе, впервые дал трещину. Пока речь шла лишь о желании, я еще мог бороться с собой. Но потом… потом мое чувство стало глубже… сильнее. Помнишь бал в Сент-Лоренсе, когда мы танцевали? Тогда я впервые признался себе, что дело тут не в обычной похоти. Признался, что для меня ты не просто красивая женщина. Но было уже поздно. Глаза у меня открылись. И когда я встретил тебя на тропинке, когда наши губы встретились, я уже знал, что люблю тебя. Жизнь моя стала адом: я прятался ото всех… словно раненый зверь, который хочет только одного — спокойно умереть. Но даже тогда я обманывал себя и других, убеждая всех, что это из-за смерти Джеральда. Но думал я не о Джеральде, а о тебе, Диана! Твое лицо, твое тело все время стояли у меня перед глазами, в ушах звучал твой голос. Куда бы я ни посмотрел, я всюду видел тебя. Если бы ты знала, сколько долгих, бессонных ночей я провел, грезя о тебе! Ты была со мной повсюду — в школе, в машине, в библиотеке…
Он крепче прижал меня к себе, и я почувствовала, что мое сопротивление понемногу слабеет. Закрыв глаза, я молча слушала, как он говорил… говорил именно то, что я так жаждала услышать.
— Тогда, на тропинке, когда мы встретились, я как раз думал о тебе. Мин предупредила, что ты возвращаешься. Признаюсь, я испугался… мне стало страшно, смогу ли я и дальше скрывать от тебя свои чувства. Я поклялся, что постараюсь держаться подальше от тебя, стану проводить как можно больше времени в саду… или в библиотеке. И тут я поднял голову и увидел тебя. И то, что я прочел в твоих глазах, подсказало мне ответ. Это был конец. Теперь я уже и сам не понимал, во что мне верить. Только одно я знаю точно — без тебя я пропаду.
— Не надо! Так только хуже. Если ты знаешь, как я… — взмолилась я.
— Ну же! Скажи это! Скажи, что любишь меня! А я… я буду счастлив бросить к твоим ногам все, что у меня есть.
Его руки по-прежнему обнимали меня. Заставив себя открыть глаза, я посмотрела ему в лицо, которое было совсем рядом с моим.
— Но, дорогой, ты ведь когда-то уже обещал то же самое Мин!
— О, замолчи! Не говори мне о ней!
Мы поцеловались так страстно, словно само это имя — Мин! — жгло нам губы.
Громкий треск заставил нас отпрыгнуть друг от друга. Целая стопка лотков с семенами, которые рядами стояли на скамейке, вдруг с грохотом посыпалась на землю. И мы увидели Элли.
— Я не хотела подслушивать, — забормотала она, вставая на четвереньки. Лицо ее было пунцовым от смущения. — Подслушивать некрасиво. Я просто пришла полить семена. Потом я увидела Дэйзи и спряталась под скамейку — решила ее попугать. И вдруг услышала, как она плачет. Я не знала, что делать… вылезать мне не хотелось. И тут вошел ты, и… и все стало еще хуже. — Из глаз Элли ручьем хлынули слезы. — Значит, ты хочешь бросить маму и нас с Вильямом и уехать с ней, да? Ну, тогда я прямо сейчас пойду к маме и все ей расскажу! Потому что мне противно, что она ничего не знает… не знает, что ты… что вы, подлые убийцы, задумали с нами сделать!
— Элли! Дорогая! Нет, мы совсем не хотели… — Я бросилась к ней, протянула руку, чтобы ее остановить, но Элли вздрогнула, как от удара.
— Не смейте со мной говорить! Эх вы! А я-то думала, мы друзья! Будьте вы прокляты!
Захлебываясь слезами, она выскочила из теплицы под дождь, и я услышала, как дверь с грохотом ударилась об косяк. Мы с Робертом молча посмотрели друг на друга. В его глазах стояли слезы.
— Видишь, дорогой, — прошептала я. — Это невозможно.
— Она еще маленькая. Она ничего не понимает. Со временем это пройдет.
Я знала, что он сам не верит в то, что говорит, и ничего не ответила. Да и что было говорить? Что проку от любви, если не можешь открыть душу любимому?
— Уезжай. Ты ведь хотел съездить к матери Джеральда… она тебя ждет. А я сама поговорю с Мин. Не надо, чтобы она видела тебя таким, как сейчас… растерянным… колеблющимся. Когда ты завтра вернешься, меня уже не будет. И это придаст тебе сил. Со временем мы с этим справимся, вот увидишь. Ты помиришься с Мин… поймешь, что любишь ее. Она простит тебя раньше, чем меня. Меня она не простит никогда. Господи, как глупо все вышло! И нет путей назад! Я сама отрезала их… Кроме вас с Мин у меня никого нет в целом свете. Теперь не станет и вас. Ну что ж… зато вы будете счастливы.
Одиночество вдруг нахлынуло на меня с такой силой, что я вся похолодела. По спине у меня пробежала дрожь.
— Дорогая моя. — Роберт снова обнял меня. — Не смотри на меня так! Господи, что я натворил?!
Эти слова были словно звук захлопнувшейся перед носом двери. Выходит, он тоже ушел… теперь я осталась совсем одна…
Глава 26
Дождавшись, когда шагов Роберта уже не стало слышно из-за шума дождя, я полила оставшиеся лотки с рассадой, потом долила в бак свежей воды, чтобы к завтрашнему утру она успела согреться до комнатной температуры. Сказать по правде, я даже завидовала немного собственным рукам — ведь они были заняты делом. Как глупо все-таки придавать такое значение чисто физической стороне любви, с досадой подумала я. Да, наши с Робертом руки встречались (конечно, это нехорошо, но это ведь не преступление), мы целовались (а вот это уже гораздо хуже!). И однако мы можем с чистой совестью утверждать, что измены не было — только лишь потому, что самые сокровенные части нашего тела не соприкасались друг с другом. Просто смешно, честное слово! Но ведь измена все равно была!
Я сурово напомнила себе, что нельзя же вечно быть такой трусихой. В конце концов, Мин имеет полное право устроить мне разнос, а раз так, значит, нет никакого смысла оттягивать неизбежное.
Но в доме не было ни души. Все гости куда-то исчезли. Грязные тарелки, стаканы и вилки с ножами были свалены в раковину на кухне. На столе красовалась записка от Вильяма, гласившая, что он уехал с Вивьен и не будем ли мы так добры забрать его после ужина. Мин и Элли нигде не было видно. Я поднялась
