— Уверен, он был просто счастлив посетить вас, — сказал я. — Но…
— А я-то все еще удивлялся, с чего это он… — заметил Уикс. — Кэппи-то не создан для обмана, никогда врать не умел. Он человек основательный.
— И выпивает основательно. И курит тоже.
— Это да. Дня за два до того, как вы приходили, он вдруг звонит. Я удивился, много лет о нем не было ни слуху ни духу. Я даже не знал, жив он или нет. — Он умолк, глаза его по-прежнему смотрели настороженно. — Сказал, что хочет меня видеть… Что ж, хорошо, мне все равно нечем особенно заняться. И всегда с удовольствием готов поболтать о старых добрых временах. Он предложил встретиться в среду вечером. Поздно, около полуночи. Сказал, что в Нью-Йорке ненадолго и что это единственное свободное время, которым он располагает. Я предложил встретиться где-нибудь вне дома, зайти выпить по маленькой, но он и слышать об этом не хотел, сказал, может опоздать и не хочет, чтобы я сидел и попусту ждал. И, кроме того, у него, дескать, для меня подарок, одна вещичка, которую он хотел бы занести… — Он склонил голову набок. — Наверняка единственной его целью было провести вас в дом.
— Наверное.
— Потому как у нас здесь с этим сложно. Правда, он действительно принес мне подарок. Маленькую мышь. Вон, на столе, слева от вас.
Мышка не превышала в длину дюйма и была очень искусно вырезана.
— Красивая вещичка, — заметил я. — Слоновая кость?
— Рог. — Глаза утратили настороженность и приняли мечтательно-отрешенное выражение. — Я видел ее много раньше, вскоре после того, как мастер ее вырезал. Была белая-пребелая… А теперь, со временем, пожелтела. «Увидел ее в витрине одной лавчонки, — сказал Кэппи, — и сразу вспомнил о тебе. Практически парная к той, что вырезал старик». Так вот, доложу я вам, она больше чем просто парная. Это тот самый экземпляр работы старого Лечкова. Я понял это с первого взгляда и ни на секунду не поверил, что Кэппи нашел ее в лавке. С каких это пор он начал разглядывать витрины? Но, с другой стороны, вряд ли она могла храниться у него все эти годы. И вообще, как ему удалось наложить на нее лапу?.. — Он встретился со мной глазами. — Вы, наверное, не понимаете, о чем я говорю?
— Нет.
— Неудивительно. Мы, знаете ли, с ним старинные приятели, с Кэппи Хоберманом. Ну и еще, конечно, с Вудом, и Ренником, и Бейтменом. Вся американская нелегальная сеть за рубежом знала нас как шоу «Боб и Чарли». Ренника и Бейтмена звали Робертами, а всех остальных — Чарльзами. Работали мы все вместе и немного переделали имена, чтобы не путать. По созвучию. Роб — это Ренник, Боб — Бейтмен. Я остался Чарльзом, а Вуд стал Чаком, так его называли в детстве. Ну а Хобермана все мы звали Кэппи.
— Потому что он капитан?
— Ха! Ничего подобного! Он всего-то и успел, что побывать капитаном футбольной команды своего колледжа. Просто было в нем что-то от лидера. И вообще, никаких чинов у нас не было. И в армии никто не служил. Мы вообще не существовали… официально, — добавил он и отпил глоток кофе. — Вот какие древние секреты я вам тут выкладываю… Впрочем, кому это теперь интересно? Ведь холодная война давно закончилась, верно? Не уверен, что ее выиграли мы, но то, что та, другая, сторона проиграла, это точно. По крайней мере, освободила площадку.
— Когда все это было?
— О, целую вечность тому назад! Когда в Чехословакии убили Масарика? Вы, конечно, не помните, а вот мне следовало бы. В сорок восьмом вроде бы? Да, точно. А наша история началась год спустя. Господи, я ведь тогда совсем мальчишкой был! Разумеется, считал себя взрослым не по летам, а на самом деле был желторотый птенец.
— И вы были в Чехословакии?
— С чего это вы взяли? Ах да, потому что я упомянул Масарика. Нет, мы были к югу и востоку от Чехословакии. В основном на Балканах. Просачивались через границы, обменивались паролями в кафе и подворотнях. Считали все это увлекательной игрой и верили, что действуем в интересах нации. И, должен заметить, ошибались и в том, и в другом.
— А чем конкретно занимались?
— Вселяли в людей надежду и рисковали их жизнями. Как, впрочем, и своими тоже. — Он замолчал, задумался. — Ладно, теперь все это не важно, — наконец произнес он. — И вряд ли имеет хоть какое-то отношение к вашему визиту в ту квартиру, не так ли?
— А мне кажется, имеет.
— Но каким образом это связано, скажите на милость? Ведь с тех пор прошло почти полстолетия. И почти никого из участников тех событий нет в живых.
— Позвольте задать вам один вопрос, — попросил я. — Вам случалось бывать в такой стране, Анатрурии?
— Господи! — воскликнул он. — Нет такой страны, нет и не было! Даже об Италии до Гарибальди и рисорджементо говорили, будто это не страна, а географический термин. А об Анатрурии и этого не скажешь.
— Но ведь у них был король?
— Старый Влад? Не уверен, что нога его хоть раз ступала по его предположительным владениям. Дело в том, что эти ребята провозгласили независимость во времена заключения Версальского договора. И сделали это, как мне кажется, дистанционно. Лично я впервые узнал об Анатрурии лет тридцать спустя, и к тому времени Влад уже был стариком и проживал, где и следовало проживать подобным ему царственным особам, — то ли во франкистской Испании, то ли в салазаровской Португалии, точно не помню. Независимость Анатрурии — это как мода, как пришла, так и ушла. И никто не придавал ей сколько-нибудь серьезного значения, разве что горстка этноцентрических шизиков, которые на протяжении многих поколений женились на своих кузинах.
— И кроме вас пятерых?
— Да, и нас пятерых из шоу «Боб и Чарли». Мы должны были организовать восстание. Теперь такое вряд ли кому в голову придет. Совершенно идиотская идея. Да и неосуществимая к тому же… — Он покачал головой. — А через несколько лет я выбыл из игры и вернулся в Штаты. И тут в Венгрии началось восстание, и студенты стали забрасывать русские танки бутылками с коктейлем Молотова, пытаясь заставить их убраться. И там погиб наш Кролик..
— Кролик?
— Да, Боб Бейтмен. Видите ли, у всех, нас были подпольные клички — по названиям животных. Я, разумеется, был Мышью. Именно поэтому Кэппи и подарил мне эту игрушку, хотя, каким образом она попала к нему в руки, ума не приложу. Бейтмена звали Кроликом. И знаете, он и в самом деле немного напоминал кролика. Кроличья мордаха, кроличий носик, типично кроличьи робкие повадки, хотя в моменты опасности от этой робости не оставалось и следа. Сам я был мало похож на мышь, но, видимо, кому-то показалось, что я веду себя скромно и незаметно, как мышке и подобает. Лично мне не кажется, что я так уж скромен, но со стороны, наверное, было видней.
— Ну а Хоберман?
— О, он был у нас Бараном! Нагибал голову и мчался вперед, напролом. Вполне могу представить, как он проламывал линию защиты, играя за студенческую футбольную команду. Роб Ренник, у него были такие вкрадчивые, немного женственные манеры, а потому он заработал кличку Кошка. Ну а о том, как прозвали Чарльза Вуда, вы, думаю, догадываетесь сами.
— Слон, — предположил я.
— Слон? Но почему именно слон?
— Никогда ничего не забывает, — ответил я. — Не распускает хобот… Никогда не встречал этого человека, так, как вы думаете, я могу догадаться, какая у него была кличка?
— Ах, ну да, конечно… Но стоит мне сказать, и вы тут же сообразите. Единственный среди нас, чье прозвище имеет чисто вербальную природу. Звали его Чак Вуд, а подпольная кличка была Вудчак.[19] Не стану утверждать, что внешне он хоть чуточку напоминал это создание, но по натуре наш Чак был терпелив и прямо-таки вгрызался в работу. Вцеплялся в работу. Вцеплялся намертво, пока не добивался результатов.
— А резные фигурки?
