молился, чтобы все зерно в стране, кроме его собственного, было съедено крысами, червями и птицами, загнило от дождя и было оставлено в полях догнивать. Бог улыбнулся и переместился к пустой скамье.
В это самое время мистер Спердл, без пальто, с перемазанными брюками, вытягивал из канавы телку, которую угораздило туда попасть.
Бог посмотрел на пустую скамью. «Здесь должно быть что-то, — подумал он, — что должно говорить и молиться за мистера Спердла, — нечто, что займет место фермера и будет мистером Спердлом».
Бог увидел подушечку для колен и псалтырь.
— Я дам вам дар речи, — сказал он этим двум, — и вы приложите все усилия, чтобы спасти душу честного мистера Спердла на этом свете.
Служба завершилась набожным гимном, и после этого Бог влился в небольшую толпу, что выходила из церкви, ибо орган перестал играть. Идя рядом с Нелли, Бог старался изо всех сил сдержать ее смех, который Ему казался немного не подходящим для этого случая, наступая на ее пятки, и успел в этом настолько, что Нелли расхохоталась только у самого порога.
В понедельник, после обеда, когда большая стрелка церковных часов начала приближаться к четырем, подушечка на скамье мистера Спердла заговорила.
Была зима, и в церкви, где весь день было тускло, начала сгущаться настоящая темнота, служащая хорошим покровом для странных, необычных голосов.
— Увы! увы! — вскричала подушечка. — Боюсь, истинная набожность покинула нашу страну, ибо никогда владелец этой скамьи, мистер Спердл, не явится в церковь.
— А если бы и явился, — произнес псалтырь гораздо более веселым голосом, — он бы точно не преклонил колен.
— Вы говорите правду, благородная книга, — произнесла подушечка, — ибо только те, кто приходят сюда с грузом горя, становятся на колени, и некоторые уже не хотят больше подниматься.
— Вы говорите о похоронах, — весело сказал псалтырь, — а вот я предпочитаю думать о свадьбах, когда меня то перевернут вверх тормашками, то прижмет к губам молодая женщина, чтобы скрыть веселье.
— Не ерничайте, сэр, — оборвала ее подушечка, — ибо вы прекрасно знаете, что голос дан нам ради мистера Спердла. Мы приняли на себя по-настоящему серьезную ответственность.
— Ничего подобного, — ответил псалтырь. — Разум дан нам для собственного развлечения. Поскольку мистер Спердл является не часто, мы должно веселиться за него. Все, что у меня на уме, это оглядеться и повеселиться с девушками.
— Вы говорите как глупец, — сказала подушечка, — ибо не о настоящей, но о будущей жизни мистера Спердла мы должны беспокоиться. Под нашим попечением — добрый или злой удел мистера Спердла в вечности. Был бы он здесь, он бы молился за свое спасение и мог, наконец, попасть на небеса, но раз ему мешают это сделать — и причины, которые сам Господь считает уважительными, — наш долг — молиться и прославлять Его через смирение и святость так, чтобы фермер Спердл попал прямиком в царствие небесное.
— Вам, бедной, потертой подушечке для колен, хорошо об этом говорить, — надменно произнесл псалтырь, — но я принимаю Божьи наказы другим способом, и пускай благодаря мистеру Спердлу мне был дан голос, я ни в малейшей степени не забочусь о нем. Я принадлежу к высшему литературному ордену — Священному Писанию — и потому имею право делать все, что захочу. У меня золотой обрез, и я переплетен в лучшую ткань. Почему меня должна заботить участь тупого фермера? Святая книга не может причинить зла, и я собираюсь пригласить Нелли Бисс присесть на эту скамью, когда никто не смотрит, чтобы мы вдвоем повеселились. Поскольку меня написал один из Божьих любимцев, мне прекрасно известен единственный путь, которым любое существо может спастись, и ни благо, ни добродетель не ведет к спасению, а лишь бессмертный акт, и мистер Спердл должен заботиться о себе сам. Бог же просто пошутил, решив быть добрым к нему.
— Хоть я некрасива и не имею золотого обреза, — произнесла подушечка, которая и вправду была стара и потрепана, — я приложу все усилия, чтобы не опозорить мистера Спердла. До меня всегда доходили молитвы через колени некоторых верующих, и таким образом в меня вошла набожность многих добрых старых женщин. Помните ли вы последную владелицу фермы Уиткум — вдову Раст? Она всегда подкладывала меня под колени, и радость в ее молитвах была велика. Она являлась в церковь в чепце, подвязанном черной лентой, а когда вместе с ней приходила ее озорная внучка Мэри, миссис Раст щипала девчонку за ногу так, что оставались большущие синяки.
— Меня эта старая ведьма жутко злила, — сказал псалтырь, — ибо иной раз Мэри клала меня на колени и переворачивала страницу во время проповеди.
— Мэри была озорное дитя, — заметила подушечка, — и заслужила побои дома за то, что вела себя плохо в церкви. Можете быть уверены, что я научилась великой набожности у вдовы Раст, которая никогда не уставала благодарить Господа за смерть своего мужа, о чем она молилась неустанно.
— Ничуть не сомневаюсь, — засмеялся псалтырь.
— Мистер Спердл, — продолжала подушечка, — такой же хороший человек, как и вдова Раст. Я стану всем сердцем молиться за него — я стану молиться так, словно я — это он. И я верю, что буду вознаграждена.
— Это именно то, — сказал псалтырь, — что вдова Раст всегда ожидала от своих молитв и от щипков и тычков, которыми награждала Мэри, — иной раз даже костяшками пальцев; она всегда молилась за то, чтобы Господь забрал ее жить к Себе, где только и нужно будет, что «разговаривать о своих навеки проклятых друзьях».
— Набожная женщина надеялась на лучшее, — сказала подушечка, — а я тоже заслуживаю самого лучшего ухода и внимания мистера Спердла, потому что я принесла его семье столько благ. Если бы не я, дедушку мистера Спердла, жившего в Фиддлфорде, — поселка недалеко отсюда, — могли бы повесить. Бедняга украл овцу и, убегая от пастухов, занес ее в церковь, воткнул нож ей в глотку и спрятал под кафедру. Пастухи вошли в церковь и, увидев какого-то усердно молящегося беднягу, оставили его в покое. И это еще не все, что я сделала для мистера Спердла, ибо, когда он захотел жениться на богатой женщине, которая стала его женой, я привела его к этой скамье, мистер Спердл храбро за мной последовал, и их колени соприкоснулись на мне. Я нашла истинную любовь для мистера Спердла и искренне желаю ему всего самого хорошего.
— Много же блага ваша любовь или вы сами принесли ему, — возразил псалтырь. — Сейчас уже двадцать лет тому, когда он был в церкви, и было это в тот день, когда он женился. Лучше бы вы любили молодых женщин, которые полюбят все, чего коснутся колени молодого кавалера, — даже побитую табуретку, пригодную только для печи.
— Скажите лучше, — ответила подушечка, — пригодную для высших почестей. Я вещь набожная и люблю молиться; я смиренна, ибо на меня возлагают колени, и я чувствую себя исполненной добродетелей, что само по себе — великая награда. Я делаю в точности то, что мне приказывает Господь.
— А я делаю даже больше, — вскричал псалтырь, — ибо, когда женщина берет меня в руки, я задаю ей вопрос.
— Надеюсь, подобающий, — вздохнула подушечка.
— Все подобает тому, кто верует, — с улыбкой ответил псалтырь.
— Подошло время нашей молитве, — пробормотала подушечка, — и наверняка в качестве награды за мои молитвы либо Господь, либо мистер Спердл обтянет меня новой тканью.
— Вам это действительно нужно, — сказал псалтырь, — ибо на похоронах старого Джона Шора, когда его всхлипывающая вдова имела наглость опуститься на нашу скамью, она встала на вас коленями, и хоть я держала переплет твердо сжатым, чтобы она не могла его раскрыть, я знаю, что ее колени были далеки от чистоты.
— Молитва, не грязь, важна в доме Господа, — отчитала ее подушечка.
— Может, и так, — воскликнул псалтырь, — но все равно приятнее, когда до тебя дотрагиваются красивые руки, а не опухшие старушечьи колени.
— Прекратите насмешки, — приказала другая, — и знайте, что как бы вы ни вели себя в сем святом месте, я, по крайней мере, знаю о своем долге перед Богом и долге перед мистером Спердлом. Я стану молиться за мистера Спердла. Я сделаю ему все добро, что в моих силах. Я исправлю грехи плоти; я
