он вернется.
А Сара мечтала, как бы провела эту поездку, если б Эдвард благополучно скончался. Конечно, она не хотела, чтобы он умер, но не представляла, как иначе он может исчезнуть из ее жизни. Он присутствовал во всем, он пропитал собою ее жизнь, словно запах. Ее мысли и поступки были связаны с Эдвардом. А она с удовольствием бы — а что тут такого? — прошла этот маршрут без него. Аккуратно вырезав его из картинки. Да без него она бы сюда и не приехала. Она с большим удовольствием лежала бы сейчас в шезлонге — например, в Акапулько, попивая холодный сок. Она добавила в картинку несколько смуглых юношей, но потом исключила их: это слишком напрягает, слишком все усложняется. Она часто подумывала изменить Эдварду, отомстить ему, хотя точно не знала, за что: но никогда ему не изменяла. Она как-то растеряла всех подходящих знакомых.
Хорошо, допустим, она все же сюда приехала, но никакого Эдварда. Во-первых, она выбрала бы отель поприличнее — и чтобы в раковине была затычка. Они никогда еще не останавливались в отелях, чтобы в раковине была затычка. Конечно, это дороже, но она представляла, что, если б Эдвард умер, у нее были бы деньги, ей бы доставалась вся его зарплата, а не часть ее. Она понимала, что, если б он по правде умер, никакой зарплаты бы не было, но если помнить об этом, нарушится стройность фантазии. И тогда бы Сара по возможности летала на самолетах или ездила на автобусах в первом классе, и не тряслась бы в шумных и тесных салонах второго класса, потому
На стойке бара, возле телевизора, стоял рождественский вертеп — игрушечные ясли и крашеные гипсовые волхвы, один на слоне, два других на верблюдах. У волхва на слоне была отломана голова. А в яслях крошечные Иосиф и Мария с благоговением взирали на огромного младенца Иисуса — в полслона. И Сара тогда подумала: как это бедная Мария умудрилась выжать из себя такого колосса. Сара представляла это, и ей было не по себе. А рядом с яслями стоял Санта-Клаус, а над ним висел ореол из мигающих лампочек, и рядом — радио в виде фигуры Фреда Флинтстоуна,[29] и по радио передавали популярные американские песни, каменный век.
— Это случайно не Пол Анка?[30] — спросила тогда Сара.
Но таких вещей Эдвард не мог знать. Он выстроил оборону из тарелок и принялся за еду: сказан, что это лучшая еда в Мексике. Он ждал, что она начнет поддакивать, но этот ресторан наводил на нее тоску, особенно эти ясли. На них больно было смотреть — как наблюдать калеку, что еле передвигает ноги. Иисус в этом ресторанчике — это ли не последняя из религиозных судорог, судорог веры, которой, конечно, уже никто не придерживался.
Она слышала, как по тропинке за ее спиной подходит следующая группа туристов — судя по говору, американцы. Гид был мексиканец. Он взобрался на алтарь и приготовился к тираде.
— Не подходи близко к краю. Эй.
— Ты мне? Да я высоты боюсь. Что там внизу?
— Вода, что же еще.
Гид хлопнул в ладоши, прося внимания. Сара слушала его вполуха: с нее было достаточно. Гид начал свой рассказ:
— Раньше говорили, что в этот колодец бросали только девственниц. Интересно, они что, проверяли? — Он умолк, надеясь, что его шутку оценят. Кто-то рассмеялся.
— Но это предположение неверно. Позднее я расскажу вам, как мы узнали, что было на самом деле. Вот это — алтарь, на который клали жертву богу дождя Тлалоку…
Две женщины присели рядом с Сарой. Обе в широких хлопчатобумажных брюках, на ногах — босоножки на высоком каблуке, на головах — широкополые шляпы.
— Ты залезала на самую высокую стену?
— Ни за что в жизни. Я попросила Альфа и сфотографировала его снизу.
— Не понимаю, зачем они вообще все это строили.
— Гид же сказал — такова была их религия.
— Ну что ж, по крайней мере, нашли себе занятие.
— И решили проблему безработицы. — Обе женщины рассмеялись.
— Долго он еще будет нас таскать по этим руинам?
— Откуда я знаю? Я уже сама как руина. С удовольствием вернулась бы в автобус.
— А я бы рванула по магазинам. Хотя тут ничего не купишь.
Сара слушала их, и вдруг оскорбилась. Как им не стыдно? Минуту назад она сама думала точно так же, но теперь ей хотелось защитить колодец от этих особ. У одной на сумке были наклеены пошлые соломенные цветы.
— Мне кое-куда нужно, — сказала женщина с сумкой. — Я не успела сбегать, народу было тьма.
— Возьми салфетку, — сказала вторая. — Там нет бумаги. Кстати, там грязь по колено.
— Тогда я лучше в кустики, — сказала сумчатая.
Эдвард поднялся с коряги, нога затекла. Надо идти обратно. А то Сара начнет допытываться, хотя сама отослала его туда не знаю куда.
Он пошел обратно по тропинке. И вдруг в кустах мелькнул оранжевый вспорх. Эдвард развернулся и посмотрел в бинокль. Они прилетают, когда их меньше всего ждешь. Да это же иволга, едва заметна между листьев, но он видел ярко-оранжевую грудку и темное полосатое крыло. Ему очень хотелось, чтобы это оказалась иволга с хохолком — он их никогда прежде не видел. И он начал молиться про себя, чтобы птица вылетела из укрытия. Но странное дело, птица впервые показывалась ему, и на этом волшебство заканчивалось. Что ж, остаются еще сотни видов, которые он не увидит никогда. Сколько бы он ни нашел птиц, всегда остается еще одна, а потом еще. Может, потому он и продолжал искать. Иволга запрыгала по ветке и спряталась подальше в листву.
Эдвард был счастлив. Может, Сара и не соврала и действительно видела эту птицу. Даже если и не так, птица все равно прилетела, потому что он об этом просил. Они сами знают, когда показаться людям, когда им есть что сказать — передать послание, сообщить тайну. Ацтеки считали, что колибри — это души мертвых воинов, но почему не все птицы, почему только воинов? Почему не души нерожденных детей? “Алмаз, драгоценное перышко” — так, согласно “Жизни ацтеков”, они называли нерожденного ребенка.
— Вот эту птицу я хочу увидеть, — сказала Сара, когда они перед поездкой просматривали книгу “Птицы Мексики”.
— Это хохлатый кетцаль, — сказал Эдвард. На картинке была птица с красно-зелеными перышками, они переливались всеми цветами радуги. Он объяснил тогда Саре, что птица кетцаль переводится как птица-перышко. — Вряд ли мы ее увидим, — прибавил он. Он сверился с графой среды обитания. — Влажный тропический лес. Вряд ли мы попадем во влажный тропический лес.
— И все равно, вот эту птицу я хочу увидеть, — сказала Сара. — Ее, и больше никакую.
Сара всегда упряма, когда чего-то хочет или чего-то не хочет. Если они приходили в ресторан и она не находила в меню того, что ей хочется, она вообще сидела голодная. А если и ела, то совсем чуть-чуть. Как вчера вечером, например. И бесполезно убеждать ее, что это самый вкусный ужин за все время, пока они здесь. Она никогда не срывалась, не теряла самообладания и стояла на своем. Ну скажите на милость: кто, кроме Сары, станет утверждать, что в Мексике понадобится складной зонтик, это в период засухи-то. Он спорил с ней, спорил, говорил, как это бессмысленно и зачем тащить лишний груз, но зонтик она все
