строя или же гармоничное сочетание нескольких принципов, которые удовлетворят его. Вопрос заключается в том, будет ли он когда-нибудь удовлетворен и сможет ли когда-нибудь избавиться от обыкновения сомневаться в существующих принципах жизни — если только, конечно, он снова не погрузится в сон традиции и конвенции или же не устремится в результате великого пробуждения в царство духа, превосходящего его собственный дух, и не выйдет в супрарациональный, или духовный век человечества. Насколько мы можем судить по существующему положению дел, прогресс разума как реформатора и создателя социальной системы (при условии, что не нарушается его течение) должен пройти через три последовательные стадии, обусловленные самой логикой развития разу-ма: первая стадия — индивидуалистическая, с неуклонно растущей демократической тенденцией, с идеей свободы в качестве принципа; вторая социалистическая, завершающаяся, вероятно, установлением государственного коммунизма, с идеей равенства и Государства в качестве принципа; третья если она когда-нибудь получит воплощение за рамками теории — анархистская в высшем смысле этого слова(ныне употребляемого совершенно неверно), принципом которой будет не идея государственного управления, а либо свободное добровольное взаимодействие, либо свободное общежитие на основе братства или товарищества. Именно при переходе к третьей и завершающей стадии, когда бы она ни наступила, сила и достаточность разума будут подвергнуты испытанию; тогда станет видно, может ли разум действительно управлять нашей природой, решать проблемы наших взаимодействующих и конфликтующих эгоизмов и своими силами выработать совершенный принцип общества или же он должен уступить место более высокому водителю. Ибо пока он не подвергся испытанию на этой третьей стадии, нашей природой в действительности так или иначе управляет Сила. Разум всего лишь предоставляет Силе план своих действий и систему управления.
Мы уже увидели, что именно индивидуализм открывает путь веку разума и что индивидуализм получает импульс к развитию и возможность развития потому, что следует за веком, в котором господствуют конвенции. Конечно, мыслители, размышлявшие над устройством общества и общественной жизни человека, жили и в доиндивидуали-стической, дорационалистической эпохе; но в своих рассуждениях они не пользовались методом, типичным для логического разума критического, все исследующего, все ставящего под сомнение, — и не могли конструктивно мыслить с помощью строгих механистических методов высокорационального интеллекта, который от разумного постижения истины переходит к стремлению найти ей чистое, совершенное и универсальное, верное применение. Логика была свойственна их мышлению и подходу к организации жизни в куда меньшей степени, чем стихийная разумность, органичность и интуиция. Эти мыслители всегда видели жизнь такой, какая она есть, и стремились постичь ее тайну на основе глубокой способности различения, интуиции и способности прозревать сущность. Символы, выражавшие фактическую и идеальную истину жизни и существования; типы, приводившие символы в психологическую систему; общественные институты, давшие им материальное выражение в процессе их осуществления — в такой форме мыслители воплотили свою попытку понять и ментализировать жизнь, управлять ею посредством ума, но ума стихийно интуитивного, различающегоипрозревающего, деятельность которого еще не скована жест-кими геометрическими структурами логического интеллекта.
Для разума же в его стремлении понять и истолковать жизнь сущес-твует только один род символа — это идея. Он обобщает факты жизни в соответствии со своими собственными, сильно упрощенными концепциями, чтобы иметь возможность управлять ими и упорядочивать их, и, ухватившись за идею, пытается найти ей максимально широкое общее применение. А для того, чтобы эти идеи не превратились про-сто в абстракцию, оторванную от реализовавшейся или подлежащей реализации истины вещей, разум должен постоянно сопоставлять их с фактами. Он должен всегда подвергать сомнению факты, чтобы на- ходить идеи, которые могли бы все более и более полно объяснять, упорядочивать их и управлять ими; и он должен всегда подвергать сомнению идеи, чтобы, во-первых, проверять, согласуются ли они с реальными фактами, и, во-вторых, следить, не появились ли новые факты, требующие видоизменения или расширения идей, или не могут ли таковые из этих идей развиться. Ибо разум живет не только в реальных фактах, но и в возможностях, не только в реализовавшихся истинах, но и в истинах идеальных; и идеалистичный ум, постигший идеальную истину, чувствует внутреннее побуждение проверить, нельзя ли ее превратить в факт, нельзя ли немедленно или быстро реализовать ее в жизни. Именно в силу этого врожденного свойства разума век разума всегда будет веком прогресса.
Пока старый метод ментализации жизни отвечал своему назначению, для людей в массе своей не было необходимости продумывать свой образ жизни с помощью разума. Но старый метод перестал выполнять свое назначение, как только созданные им символы, типы, общественные институты превратились в конвенции, которые погребли истину так глубоко, что силы интуитивного прозрения было уже недостаточно, чтобы освободить скрытую реальность от искусственных покровов. В течение какого-то времени, и довольно долго, человек может жить просто по традиции, в которую выродилась утраченная им реальность, — но не вечно; возникает необходимость подвергнуть сомнению все конвенции и традиции, и с появлением этой необходимости разум получает первую реальную возможность полного саморазвития. Разум не может принимать традицию просто в силу ее древности или былого величия; он должен задаться вопросом: во-первых, содержит ли вообще традиция какую-либо живую истину, и, во-вторых, содержит ли она ту истину, которая наиболее подходит человеку для управления жизнью. Разум не может принимать конвенцию только потому, что люди пришли относительно нее к соглашению; он должен задаться вопросом, а правы ли они в своем соглашении и не свидетельствует ли оно о пассивном и ложном примиренчестве. Разум не может принимать общественный институт только потому, что он служит какой-то жизненной цели; он должен задаться вопросом, а нет ли неких высших и лучших целей, которым с боvльшим успехом будут служить новые институты. Отсюда возникает необходимость глобального сомнения, а из этой необходимости возникает идея, что общество можно усовершенствовать лишь универсально примененяя рациональный разум ко всей жизни в целом — к ее принципу, ее элементам, ее механизму и силам, приводящим этот механизм в движение.
Этот разум, который должен получить универсальное применение, не может быть разумом правящего класса; ибо на практике при нынешнем несовершенстве человечества это всегда означает ограничение и неверное применение разума, который низводится до положения раба власти, стремящейся сохранить привилегии правящего класса и оправдать существующий строй. Это не может быть разум немногочисленных выдающихся мыслителей; ибо, если человечество в массе своей остается инфрарациональным, их идеи в процессе практического воплощения искажаются, становятся неэффективными, неполными и быстро превращаются в пустую форму и конвенцию. Это должен быть разум всех людей без исключения, ищущих общее основание для соглашения. Отсюда возникает принцип индивидуалистической демократии, который заключается в том, что разум и воля каждого отдельного члена общества должны иметь возможность равно считаться с разумом и волей всех прочих при выборе формы правления, формировании основополагающего базиса и разработке продуманного устройства общественной жизни. Так должно быть не потому, что разум одного человека столь же хорош, как и разум любого другого, а потому, что в противном случае мы неизбежно вернемся к правлению господствующего класса; как бы ни видоизменялся правящий класс, будучи вынужденным в какой-то мере учитывать мнение зависимых от него классов, он всегда будет являть иррациональное несовершенство разума, который поставлен на службу власти и не находит гибкого применения для достижения своих собственных и идеальных целей. Кроме того, каждый индивид должен иметь возможность управлять своей жизнью согласно велениям своего собственного разума и воли, если при этом он не нарушает аналогичного права других людей. Это неизбежно вытекает из главного принципа, взятого веком разума за первооснову своего развития. Для осуществления начальных целей рационального века довольно того, чтобы каждый человек обладал достаточно развитым умом, способным понять точки зрения, представленные и разъясненные ему, принять во внимание мнения своих ближних и с учетом последних сформировать свое собственное суждение. Личное суждение человека, таким образом сформированное и тем или иным способом превращенное в действенную силу, является его вкладом в создание единого общего суждения, которым и должно руководствоваться общество — маленьким кирпичиком, с виду незначительным и все же незаменимым для построения внушительного целого. И для осуществления начального идеала рационального века достаточно также, чтобы это общее суждение эффективно служило только необходимым общим целям общества, в то время как во всем остальном каждый человек должен иметь свободу управлять своей собственной жизнью в согласии со своими собственными разумом и волей и свободно привести свою жизнь, насколько это
