она была в этом уверена окончательно и бесповоротно.
…В дверь позвонили. Она вскочила. И побежала открывать. В глазок решила не смотреть. Обратной дороги нет.
В дверях стоял обычный парень. Высокий и светловолосый. А главное — приветливо улыбающийся.
«Продажная улыбка», — это было первое, что подумала Мила.
— Привет! А я к тебе! Какая хорошенькая… Нет, черт возьми, есть все-таки плюсы в моей профессии! — начал он очень непрофессионально.
— Привет! Как тебя… Костик, — она рассматривала его придирчиво, все-таки купленная вещь. Она совсем его не боялась. Тот факт, что она его купила, делал его безобидным, как зайчика. И ей это понравилось. В конце концов, слово заказчика для него закон. Сидеть. Стоять. Лежать. Голос.
Он снял куртку, ботинки и вопросительно на нее посмотрел.
— Остальное пока не снимай, — сказала она тоном рабовладелицы и сама удивилась, как легко это у нее получилось.
Он был молодым и голубоглазым. И губы у него были продажными. Яркими и большими. Падшим он был ангелом, падшим.
— Ну, что стоишь? Пойдем!
— Деньги, пожалуйста, вперед. — Он кашлянул и кротко на нее посмотрел.
— Так сколько же ты стоишь? — спросила она, хотя прекрасно знала. Побеспокоилась об этом заранее. Хватит ли на такое удовольствие…
— Сто долларов в час, — сказал он быстро.
— А что, время уже пошло? Или будем стрелять из стартового пистолета? — Она скрестила руки на груди и чувствовала себя полноценной женщиной вамп.
— А у тебя есть стартовый? — с неожиданным интересом спросил он.
— Нет, — стервозно ответила она. — У меня настоящий.
— А-а-а, — улыбнулся он. — Так и у меня тоже. Только ты, кажется, не дуэль заказывала…
Ладно. Она дала ему деньги, которые уже были приготовлены у зеркала.
— Здесь сто. Надеюсь, больше не понадобится, — сказала Мила и поняла, что дальше своего стервозного тона к делу продвинуться не может. Надо было бы плавно перейти в комнату, где она разложила диван. Но тотальный контроль над ситуацией при этом как-то подозрительно таял. Все-таки, подумала она, мужчинам легче покупать женщин. Они остаются хозяевами положения.
— А ты чего так нервничаешь? — участливо спросил он и положил ей руки на плечи. — Ничего ж такого. Сплошной восторг!
И он обнял ее за талию. Начал целовать в шею, как школьник на дискотеке. Она попыталась отстраниться, но он присосался намертво. Она сморщилась и вырвалась. Это явно можно было получить бесплатно в другом месте.
Он вопросительно поднял брови.
— В душ сходить не хочешь? Профессионал…
— А я чистый, — парировал он с вызовом. — Тебе вообще повезло.
Потом он слегка стушевался:
— Понимаешь. Я в первый раз. — И посмотрел на нее затравленным взглядом. Думая, что по его глазам она скорее поймет, что именно он ей сообщает.
Она чуть не сказала ему «Я тоже». Но вовремя прикусила язык. С некоторым недоумением посмотрела на вполне востребованного, сильного парня с такой, гм, продажной рожей. И спросила:
— Так, что значит — в первый?
— Да вот, друг халтурку на выходные оставил… А я что? Как говорится, яйца встряхнул — и на работу!
— Боже… — простонала она. — Давай-ка разойдемся полюбовно. Мне твоего дебюта не надо.
— Что, прелюдия закончилась — люди могут уходить? — Он не очень то расстраивался. — Может, чаю хотя бы дашь…
Они сидели на кухне. Пили чай. Костик, не заморачиваясь стеснением, намазывал себе бутерброды с сыром. Сыр фатально уходил на Костика. Но это ничего…
Он с легкостью рассказывал ей о себе. Он был женат. Он был стеснен в средствах… И он был полон амбиций и потенций.
Но самое приятное в их беседе заключалось в том, что больше она его никогда не встретит. А потому он стал первым человеком, которому она рассказала все. Не особо трепетно. Не отдаваясь драме целиком, скорее отстраненно. Как будто бы говорила о какой-то своей одуревшей подруге.
Он ел, как будто его не кормили пять дней. Но суть ее печалей схватил на лету. И увлеченно начал втолковывать ей собственный взгляд на вещи.
— Любовь — не спирт. Она, как человек. Дурнеет, полнеет и делает, в конце концов, подтяжку. Или загибается совсем. А все кричат — куда ушла любовь? Она подохла! На коврике в прихожей.
Мила подпирала голову ладонью и слушала. А Костик сокрушался и не на шутку страдал, как Моцарт, сочиняющий симфонию.
— Любовь — байда. Слабые только любят. Обязательно надо за кого-нибудь зацепиться. И чтобы на всю жизнь и с гарантиями. Просто боятся умереть одни. А умирать-то все равно в одиночку. Так вот скажи мне, — при чем же здесь любовь?
А потом у него был тайм-аут. Он ел. И вновь кидался в бой. Теории рождались прямо у Милы на глазах. Она даже не замечала, что все они друг другу противоречат.
— Я знаю, в чем твоя беда. Когда любовь смешивают с чем не надо — получается извращение. Фетишизм! Ну, там, чужой носок нюхать и любить одновременно. Или, знаешь, боль терпеть и любить. Или мучить и любить. Точно так же, щи варить и любить — извращение. Все кругом извращенцы! Собирались бы лучше семейными артелями. Дежурная бы раз в неделю варила на всю компанию. График там. Общие деньги на питание. А мужчины, — он помахал рукой, — где то там. В номерах. Зачем все в дом тащить?..
— А у тебя и вовсе случай смертельный! — утешил он ее. — Будешь всю жизнь сидеть привязанная к батарее с небритыми ногами… С кавказцем-то. Порода у них такая… Вот у моих соседей есть — так без намордника и не выходят. Любовь нелепа! Как желание, чтобы тебе делала уколы одна и та же медсестра. Ну, не будешь же уходить из кабинета, если сегодня Оля, а не Аня. Уколы одинаковые. Шприцы, может, разного калибра. Но пусть укол делает кто угодно, лишь бы сделал стерильно и заразу не занес. А с медсестрой потом до смерти жить в этой ситуации — это как бы лишнее. Сечешь?
— Жизнь — это не стоп кадр. Ты мечтаешь о счастье? А как ты его представляешь? Ты видишь, вот вы, счастливые, смотрите, как двое детей едят йогурт и улыбаются. А загляни-ка до этого кадра, когда ты перла сумки на девятый этаж, а муж смотрел телевизор, закинув носки на люстру. И после йогурта — грязная посуда, подравшиеся дети и выпивший лишнего и не заработавший нужного муж. Ну, зачем, зачем тебе этот йогурт?!
— Мне не йогурт нужен. Мне он нужен. Он меня спас.
— Ну и? Спасибо сказала? Подарила коробку конфет и успокоилась. Он что, тебя шантажирует тем, что спас?
— Я ему вообще не нужна. Он говорит, что просто так спас, а не для себя. Чтоб жила.
— Вот и живи. И желательно регулярно.
Потом он явно наелся. Потянулся и зевнул.
— Вот такие дела, подруга. Я бы рад помочь — да грех на душу брать не хочется. — И он доверительно добавил, прикрыв рот ладонью, как будто их кто-то мог слышать: — Я тут анекдот один слышал. По твоей теме. У чеченца в брачную ночь с женой что-то не получилось. Ну, попереживали. И все вроде у них наладилось. А потом видит жена: все в туалете описано. Она его и спрашивает: что, мол, с тобой? А он говорит: кто меня раз подвел, тому руки не подам. Гы-гы-гы. Класс! Правда?
— Ну, это неправильный чеченец был. Правильный бы отрезал, — сказала она со знанием дела. Он
