лице Степки, когда князь взял его ружье. Что же, кучер опасался разве, что барин не вернет ружья? Ну, глупости! Однако Сергей Иванович весьма щедр, ежели отдал слуге столь замечательное и дорогое оружие английской работы. Возможно, конечно, Степка его просто-напросто украл. Но уж тогда он непременно припрятал бы его подальше, не держал бы на виду… разве что хотел иметь его под рукою на случай опасной встречи в пути или, наоборот, внезапно попавшейся дичи?
Мысли князя Андрея приняли такое направление, потому что он вдруг увидел стадо диких свиней, вепрей, с молодыми поросятами. Они рыли землю на берегу той самой маленькой речушки, откуда вспорхнули утки. Это была бы славная добыча, подумал князь Андрей, глядя на борова – черношерстого и матерого. Вепрь поднял голову, усмотрел приближающегося человека – и вдруг глаза его заблестели, как горящие угли, щетина на гриве дыбом поднялась, из пасти показалась белая пена. Князю Андрею почудилось, что боров тоже подумал: это была бы славная добыча! – и он решил перескочить на другую сторону речки, размышляя, стоит ли стрелять, дробь-то у него была мелкая, утиная, бить следовало или наверняка, или вовсе не бить. Он сошел в ложок, но не успел приблизиться к речке, как вепрь выскочил на него и ударил так стремительно, что князь Андрей и охнуть не успел, как в один миг почувствовал себя брошенным наземь в несколько шагов.
Вскочив в беспамятстве на ноги, он усмотрел кровь, мелькнувшую на клыках зверя, и, вспомнив о ружье, выпалил из него.
Вепрь пал.
Он был в такой опасной близости к человеку, что заряд, хотя из мелкой дроби, пущенный почти в упор, угодил ему прямо в сердце и поверг наземь.
Воодушевленный охотник ринулся было к бездыханному вепрю, как вдруг ноги его подогнулись. Недоумевая, что за гнетущая слабость разлилась по телу, он взглянул на левую ногу, болевшую с каждым мгновением все сильнее, и громко ахнул, увидав ужасную рану и кровь, текущую ручьем.
Какое-то мгновение князь Андрей тупо смотрел на следы ярости вепря, потом закричал:
– Степан! Эй, Степан!
Он от души надеялся, что не отошел столь далеко от кучера, чтобы тот не расслышал его голоса, и был приятно изумлен, когда тот появился через мгновение, словно был где-то в двух шагах. Однако князь еще более изумился, когда Степан не бросился со всех ног на помощь к нему, а, вскрикнув огорченно, схватился за ружье, валявшееся в сторонке. Когда князь Андрей был брошен наземь, ложе от ствола отломилось, но приклад с замком удержались, так что поломка была пустячная. На лице же Степана изображалась истинная, гнетущая скорбь, словно в сломанном ружье заключалась самая большая беда.
– Ты что, не видишь, я ранен, – сказал князь Андрей. – Помоги!
Он протянул руку Степану, но тот стоял набычась.
– Барское добро… – пробормотал он.
– Да что ты? – осердился князь. – Я замолвлю слово перед твоим барином, скажу, что сам в поломке виновен. А коли перед тобою в долгу, то отдарю новым ружьем. Ты принеси какой-нито ветошки из коляски да перевяжи, вон кровь как хлещет. Да и ехать надобно, барин твой ждет, ты починил ось-то?
Степан кивнул и, прижимая к себе сломанное ружье, как-то боком побрел прочь, изредка взглядывая на князя потемневшими, угрюмыми глазами. Вдруг он приостановился и, крикнув:
– Да вы не извольте тревожиться, что к барину опоздаем! Он вас не ждет, не звал он вас, потому что нету в Казарине никакого барина, он еще из чужеземщины не воротился! – кинулся со всех ног прочь, а через какое-то мгновение до князя Андрея донеслось щелканье кнута, топот копыт и скрип колес – звуки, означавшие, что коляска теперь на ходу. Однако звуки эти к нему не приближались, а удалялись и очень скоро стихли вовсе.
Странно, что первым делом князь Андрей подумал, как ему повезло: во-первых, избавлен от неминучей дуэли с тестем, а во-вторых, остался жив в такой опасной передряге. Свирепый зверь не пересек страшными своими клыками берца у ноги и сухих жил близ лодыжки, а только вспорол икру. Повезло также, что ствол ружья не забило землей, когда князь упал в первый раз, что не отвалились винты замка, не ссыпался с затравки порох. И уж совсем чудесное везенье, что без всякого прицела заряд попал в сердце зверя: ведь от легкой раны он мог еще более рассвирепеть и прикончить врага. И все-таки вепрь не растерзал своими клыками живота князя, а поразил только ногу. Как бы там ни было, благодарение Промыслу, спасшему от смерти!
Размышляя так, князь Андрей снял исподнюю сорочку и, порвав на полосы, перетянул ногу под коленкою, чтобы кровь перестала бежать, а потом крепко перевязал и рану. При этом он словно бы со стороны видел свои спокойные, уверенные движения. Этими неторопливыми действиями и размышлениями он тщился утишить ярость, вспыхнувшую в нем после бегства Степана, а также не дававшие покоя загадки: кому, ради всего святого, понадобилось завезти его в глухое место и бросить одного?!
Он ничуть не сомневался теперь, что Степан задумал сие заранее, и ось никакая не ломалась. Более того! Князь Андрей подозревал, что случай с вепрем сыграл Степану на руку, а не окажись такого происшествия, кучер, может статься, придумал бы еще что-то, дабы сделать князя беспомощным. Только теперь его заставило призадуматься наличие ружья у Степана. Следовало бы обеспокоиться этим раньше, но все мы задним умом крепки. Да и кому могло прийти в голову… кому могло придти в голову, что все задумано, лишь бы удалить князя Андрея с бала!
Он довольно быстро сообразил, что задача перед обманувшими его стояла именно эта. С ним расправились попутно, да и то – случай помог. Но что должно было случиться в доме Шишмарева после его отъезда? Что должно было случиться с Александрою?!
Прежнего вялого спокойствия как ни бывало! Князь Андрей вскочил, забывшись, тут же рухнул наземь от боли в ноге, но мигом забыл о ней, потому что сердце заболело в сто крат сильнее.
Что замыслил Шишмарев против Александры? Какую месть? Почему в этом замешан кучер Казариновых?
Князь Андрей скрипнул зубами, кляня свою забывчивость: не того ли кучера упоминал Шишмарев еще весной, когда они слаживали похищение Александры, которое бы не вызвало немедленной погони? Помнится, в деле были замешаны двое ее слуг: горничная Фенька и… и кучер, да, ее жених, кажется. Ну, Шишмарев хорошо знал рассеянность и легковерность Извольского, если не постеснялся подсунуть ему снова того же кучера! Понимал, конечно, что у князя совесть нечиста и он так встревожится возвращением Казаринова, что со страху не заметит ничего подозрительного, бросится, гонимый честью, на зов – и забудет, где, с кем, в чьем доме оставил жену.
