Князь Андрей опустил руки от неожиданности и тут же ушел в тяжелую воду.
«Помогите! Спасите!»
Правда, кричат по-итальянски, ну так что ж теперь? Не все ли равно русскому, кого из беды выручать? Вот только понять бы, откуда доносится крик. Не слышно всплесков, биения по воде – значит, это не тонущий.
Он поглядел по сторонам. Справа нечетко проступали очертания набережной. Сплошная линия в одном месте прерывалась: похоже, там ответвлялся другой канал, поменьше. Вроде бы оттуда кричат?
Поплыл, с удовольствием ощущая свою силу. Он способен плыть еще час, и два, и будет все так же бодр. Ну, может быть, господь посодействует ему в его поисках, если он сейчас спасет какого ни есть злосчастного венецианца… нет, венецианку, потому что это женский голос причитает:
– Per amior Dio! Aiutare! [54]
– Тише, тише, голубушка, – ответствовал князь Андрей, но тут же, спохватившись, перешел на свой условный итальянский:– Silеnzio, traquillamente, signorina. Io i qui [55] .
Она не проронила ни слова, и князь Андрей забеспокоился: уж не умерла ли, не лишилась ли чувств? Да и где она, вообще-то? Голос вроде бы разносился над самой водой… Он поплыл под осклизлой стеною какого-то приземистого здания, вглядываясь в каждый выступ, в каждое зарешеченное окно. Что за черт! Она должна быть где-то здесь. Но он никого не видел, и рассердился, и проворчал:
– Ну, дура баба! Хочешь как лучше, а она… Ну где она подевалась?
– Я здесь, – послышался вдруг совсем рядом дрожащий голос, и почти напротив своего лица, ну, может быть, чуть выше, князь Андрей увидел прильнувшее к тяжелой решетке бледное пятно лица. Вгляделся… и едва не стал из спасателя спасаемым, ибо при этом зрелище руки его опустились, и он канул бы ко дну, когда б две тонкие, но сильные руки не просунулись проворно сквозь решетку, не успели схватить его за плечи, удержать на поверхности, притянуть ближе… Теперь он мог различить каждую черту этого исплаканного лица, вглядеться в огромные, потрясенные глаза, обведенные темными полукружьями, и воскликнуть, все еще не веря:
– Лючия!
– И ты туда же! – был разочарованный ответ, и пальцы, вцепившиеся в плечи князя Андрея, разжались, так что ему пришлось все же окунуться с головой, прежде чем осознал свою ошибку и сообразил, что вместо жены нечаянно нашел свою бывшую невесту.
В той стремительности, с какой они прильнули друг к другу сквозь решетку, было что-то отчаянно- детское. Оба и впрямь чувствовали себя заплутавшими в чащобе ребятишками, которые, после долгих слез и безнадежных ауканий, наконец-то обрели товарища по несчастью, и хотя им сразу стало легче, ибо разделенная на двоих ноша гнетет вполовину меньше, все-таки они еще глядели друг на друга с опаскою, словно бы не могли до конца поверить, что и впрямь видят того, кого видят, а не морок, не наваждение. Слишком уж невероятной была эта встреча!
Они беспрестанно целовали друг друга и называли ласковыми именами, но ни разу не сомкнулись их губы, а в нежных словах самый пристрастный наблюдатель не нашел бы и намека на другую любовь, кроме той, которая может соединять брата с сестрой. Если они и не ощутили себя счастливее, ибо слишком сильно кровоточили их сердца, все же они чувствовали, что стали вдвое сильнее, словно бы не трепыхались они оба, цепляясь друг за дружку, в темном, бездонном, чужеземном канале, а утвердились на крохотном пятачке, где вокруг них была вся их далекая страна или, по крайней мере, их родимые места с речками Каширкою и Казаркою, с Извольским и Казариным-Кашириным, с полями, садами, лесами, церквами, с русским синим небом и незакатным родным солнцем. Tеперь они знали, что одолеют все, и когда князь Андрей вцепился в решетки и рванул их, он немало удивился, что они не сломались, будто прутики, потому что ощущал он в себе в этот миг несказанную силу.
– Бесполезно, – вздохнула Александра. – Я трясла, билась, рвалась… Крепкие решетки. Тут же прежде был склад, а значит, сделано все на совесть. Но ты не отчаивайся, тебе надо только выбраться на сушу и войти в здание. Оно заброшенное, никто тебя не остановит. Главное дело, не заблудись, там такой лабиринт… Он меня не на ключ запер, а только засовом заложил. Ключ у них, по счастью, в замке сломался, они, уходя, ругались, вот, мол, незадача, а потом Фессалоне засмеялся: хорошо еще, дескать, что теперь ключ сломался, а не когда Маттео двери отворял, чтобы своего господина на волю выпустить!
Князь Андрей тряхнул головой, пытаясь хоть что-то понять в этой скороговорке, обрушившей на его голову новые имена и сведения. Впрочем, про Фессалоне он уже слышал… но при чем тут Фессалоне?
– Как же он мог уйти, этот чертов Бартоломео? – сказал он. – Я так понял, что вас заперли всех вместе.
Настал черед Александры вытаращивать глаза. Во-первых, оттого, что Андрею знакомо это ненавистное имя. Во-вторых, что он посвящен в ее злоключения. Тут он заговорил вновь, и она поняла, что предел изумлению еще не скоро настанет:
– Скажи хотя бы, удалось тебе завладеть этими растреклятыми бумагами, из-за которых заварилась вся каша?
– Нет, – пролепетала она. – Их здесь и не было никогда, они ведь в палаццо Фессалоне, в тайнике… – И засмеялась: – Ты давно в Венеции? Неделю, две? Когда ты все успел разузнать, от кого?!
– Не две недели, а два часа, – честно признался князь Андрей. – Узнал же обо всем еще раньше, из письма Лючии, а сегодня столкнулся нос к носу – с кем бы ты думала? С ее гонителем, с этим чудовищем, с этим дьяволом в образе человеческом, с этим чернолицым уродом Ло…
Он осекся, заметив, каким опасным огоньком вдруг блеснули глаза Александры. И задумался, впервые задумался над тем, что не только в России, верно, происходили события, лицевая сторона которых надежно скрывала и даже искажала ту, что таилась с изнанки. Да, это он теперь понял. Не понимал только, как мог перепутать сестер. Теперь он ни за что не принял бы одну за другую. Лючия – она такая нежная, мягкая, робкая. А в Александре молниями проблескивает некая тайная сила, отвага полуобнаженного клинка. Трудно поверить, что это она только что плакала и взывала о помощи!
– Позволь, – заикнулся князь Андрей, – но разве не он обошелся с тобою так бесчеловечно? Разве не он тебя запер здесь? Я же довольно долго стоял возле него в том кабаке и слушал его отрывочные восклицания, прежде чем отважился заговорить и предложить помощь! Я помню… да, я помню, как он бормотал: Чезаре оказался прав! Преступница, предательница! Она погибнет вместе с этим негодяем!
