и чтобы сегодня же мне принесена была его голова… Только не забудь положить ее на золотое блюдо, я терпеть не могу ничего иного… Так, Василий, ты слышал, скажи им это…
— Мне кажется, великолепный, что ты хотел освободить прежде Анастаса и поручить мне это передать народу?
— Да, да! Я это приказал тебе… Не говори про Никифора, скажи про Анастаса…
Пока происходил этот разговор, толпа приняла уже совсем другой характер. Крики и брань прекратились. Повсюду выламывали скамьи, готовясь к нападению.
Василий приказал телохранителям и варягам плотным кольцом окружить ложу Михаила, а сам, выступив вперед, протянул к толпе руки, давая этим знать, что он желает говорить.
Страсти не успели еще разгореться, жест македонянина был замечен и понят.
На ипподроме все смолкло.
— Народ византийский! Великий император поручил мне сказать тебе, -не менее громко, чем представитель голубых, заговорил Василий, — что враги и его и твои помимо его ведома сделали то, о чем ты услышал из уст почтенного патриция. Император всегда любил и любит Анастаса и голубых, он уже приказал наказать виновного и немедленно освободить невинного эпарха… По приказанию императора голубые выйдут на борьбу с зелеными, в этом порукою слово великого Михаила-порфирогенета. Доволен ли ты?
Толпа — что дитя. Ее впечатления сменяются с необыкновенной быстротой. Крики: «Да здравствует император!» — были ответом на эту речь македонянина.
Буря была предотвращена…
Михаил не остался более на ипподроме. Он был испуган и дрожал за свою жизнь. Подтвердив еще раз свое приказание относительно Никифора, он приказал унести себя во дворец.
Василий тотчас же его именем отдал приказание об освобождении Анастаса и Зои. Он долго ждал возвращения посланного, но не дождался и сам пошел в тюрьму.
На ипподроме, между тем, продолжалось состязание колесниц.
Народ отвлекся, стал держать пари за состязавшихся и даже обратил свое внимание на красных и белых.
На этот раз они ему показались интересными.
Но его ждал еще сюрприз.
Лишь только голубые узнали, что отдан приказ об освобождении их вождя, они, не дожидаясь его, поспешили выйти на арену.
Крики восторга приветствовали их колесницы.
Зеленые не знали, что и делать. Теперь они очутились в положении голубых. Их вождь Никифор был схвачен на их глазах варягами по приказанию императора, и они немедленно узнали, какая участь его ждет…
Опечаленные, расстроенные, они провели бег так, что голубые без всякого труда завладели лавровым венком…
Пока происходил бег колесниц, веселый и всеведущий Марциан с уверенностью рассказывал, что происшедшее не обошлось без участия Василия Македонянина…
А тот, между тем, напрасно искал Анастаса и Зою в дворцовой тюрьме.
Их нигде не было…
26. БЕГСТВО
Накануне ристалища Никифор, даже не предчувствовавший, какая участь его ждет, имел продолжительное свидание с Склиреной.
— Что нам делать теперь? — с тревогой спрашивала Склирена. — Ты знаешь, эта проклятая Ингерина уже несколько раз спрашивала меня о Зое!
— А Михаил — меня об Анастасе.
— Что же делать? Ведь этот проклятый македонянин не задумается сказать, где они находятся и по чьей вине они попали в подземелье…
— Ты рассуждаешь верно… Будет очень жаль, если все наши хлопоты пропадут напрасно! Ведь ты еще не утешена этим варваром, насколько я знаю? — А ты — славянской девчонкой.
— Тоже! Потому-то я и говорю, что будет очень жаль, если все наши труды пропадут даром…
— Разве они не могут умереть там?
Никифор отрицательно покачал головой.
— Ты забыла, что за них македонянин… Умереть они могут, но их тела скрыть будет нельзя…
— Однако, ведь нельзя же их и выпустить…
— Соглашаюсь с тобой!
— Стало быть, у нет никакого выхода…
— Постой, я, кажется, напал на счастливую мысль. Но тут, Склирена, ты должна мне помочь.
— Я готова все сделать! Говори, что нужно?
— Тогда наклонись ко мне, и я на ухо скажу тебе, что я придумал…
Никифор шепотом передал Склирене свой план. Та, пока он говорил, все время одобрительно кивала головой, а когда он кончил, вскочила и принялась громко хлопать в ладоши.
— Как хорошо придумано, Никифор, как хорошо! Мы спасены…
— Я думаю, если только тебе удастся сделать все, что я говорю…
— Но ты уверен, что их ждет судно?
— Да, я знаю это от тех, кто ходил нанимать мореходов.
— Все складывается в нашу пользу.
— Итак, ты будешь действовать?
— Да, завтра!
— Завтра, но только тебе не придется быть на ипподроме.
— Голова дороже ипподрома.
— Я думаю!…
Они расстались оба очень довольные друг другом.
Между тем в подземелье, где были заключены узники, происходили другие сцены.
Анастас переносил тюрьму со стойкостью философа. Он все эти дни почти не вставал с кинутого для него пука соломы, мало говорил и к тяжелому положению относился довольно беззаботно. Зоя, напротив, совсем упала духом. Она не могла понять, откуда ее постиг удар, и плакала по целым дням. Ирина напрасно старалась утешить ее, слова не помогали, а, напротив, еще более увеличивали скорбь Зои. Однако, она нисколько не раскаивалась в том, что приняла участие в судьбе молодых славян; хотя она и видела, что это заключение было местью Никифора, но сам по себе Никифор казался ей таким незначительным, что о нем она даже думала без злобы.
Покойнее всех троих был Изок. Эта тюрьма не была для него новой. Он был заключен теперь не один и надеялся, что какой-нибудь счастливый случай снова выведет его отсюда.
Так шли томительные дни.
— Сегодня ристалище, — вспомнил Анастас о дне, в который он должен был выступать со своими голубыми на ипподроме.
Ему никто не ответил. Ирину и Изока ристалище не интересовало, а Зое в эти минуты было не до того.
Она знала, что такое темница Демонодоры.
Очень-очень редко кто выходил оттуда живой. Императрица Феодора, устроив это мрачное здание, выказала большую сообразительность. Заключенный туда забывался всеми и навсегда…
Все это знала Зоя, и на сердце у нее становилось все тоскливее и тоскливее…
В это день тоска особенно одолела Зою, она не могла даже скрыть своих чувств и несколько раз начинала плакать…
