самих глазных яблок. Это были человеческие глаза. Самые настоящие человеческие глаза. Голубого цвета. Отличий не было никаких.
Девушку стошнило. Рават сделал вид, что не заметил.
— Они очень выносливы и подвижны, но не слишком быстры, хотя могут долго бежать, — сказал он, подходя. — Движутся тише, чем кони, и в лесу чувствуют себя лучше. Для атаки они малопригодны — слишком слабые и легкие, к тому же непослушные. Алерцы называют их «фехсф» или что-то вроде того, слишком трудно воспроизвести… Мы называем их «вехфеты». Ты хорошо себя показала, лучница, — добавил он, поворачиваясь. — Я очень тобой доволен.
Он отступал от собственных принципов, но девушка нуждалась в поддержке.
На краю леса уложили шестерых убитых. Чуть поодаль перевязывали раненых. Больше всего пострадала конница, щитоносцы оказались более защищенными от алерских дротиков. Хотя у серебряных воинов имелось и кое-какое армектанское оружие. Трофейное, естественно…
Биренета и Дольтар вели под руки громбелардца. Шлема на нем не было, его сорвали в бою. С залитого кровью лица смотрел лишь один глаз, нос был сломан и разодран, лоб глубоко рассечен. С виска свисал лоскут живой кожи. Топорника посадили среди остальных раненых. Похоже, он не чувствовал боли, глядя вокруг уцелевшим глазом и словно спрашивая, что случилось, кто он такой и где находится. Однако больше всего пострадал один из конников гладкое острие алерского дротика пробило кольчугу и вонзилось в живот, после чего древко сломалось. Рават разбирался в ранах… впрочем, особые знания тут не требовались. Легионер — не слишком красивый, всегда немного мрачный молодой парень — умирал. Рават бывал с ним во многих походах. Он сел рядом, взял солдата за руку и отеческим движением взъерошил ему волосы.
— Моего коня, господин… добили? Он мучился… Добили?
— Добили.
— Это хорошо, господин. Хороший конь. Хороший солдат, господин… легионер. Не нужно, чтобы он мучился. Правда, господин?
— Он уже не мучится, сынок… Спи.
Солдат закрыл глаза, сжал ладонь командира — и умер.
Рават еще раз взъерошил ему волосы и встал.
С побоища доносились возгласы и смех солдат. Рават увидел двоих топорников, вытаскивающих из- под трупов раненую алерку. Серебряные Племена брали с собой в походы самок. Это было связано с какой- то традицией… собственно, истинных причин никто не знал, ходили лишь всевозможные догадки. Достаточно того, что каждая отправлявшаяся в набег стая брала с собой алерку. Одну, иногда двух.
Внешне самка несколько отличалась от обычных воинов. У нее была более светлая кожа, желто- коричневая, на лице почти полностью желтая. Кроме этого, особой разницы не было. Голова и лицо на первый взгляд имели очень много человеческих черт. В мертвом состоянии алерки были не так уж и уродливы… Их лица отличались широко расставленными глазами и удлиненной формой; неподвижные, они не вызывали отвращения. Однако кожа скрывала мышцы, действовавшие совершенно иначе, чем человеческие, и мимика алерки была до такой степени чуждой, что попросту отталкивала, приводя в ужас. Более того, эта чуждость как будто разрушала весь установившийся порядок вещей, вызывала приступ почти неудержимой ненависти и гнева, в голову нормального человека приходила единственная мысль: убить! Уничтожение, превращение этого лица в ничто — единственный способ хоть как-то восстановить равновесие.
Солдаты разглядывали добычу. Алерка металась в тяжелых руках топорников, подвижные тонкие губы складывались в невероятные гримасы, обнажая очень мелкие, разной формы зубы. С длинного, буро- красного языка в огромных количествах стекала слюна, у алерцев это было проявлением страха. Существо что-то выло и кричало на своем гортанном, непонятном языке. Вконец разозленный рослый топорник вырвал алерку из рук товарища, после чего, не отпуская худую, снабженную вторым локтем руку, развернулся вокруг собственной оси, раскрутил тело над головой и со всей силы ударил о землю. Ошеломленная ударом и болью, самка беспомощно корчилась, словно муха без крыльев и половины ног. Выломанная из сустава, размозженная в нескольких местах рука выглядела так, будто ее прицепили к совершенно неподходящему телу.
— Убить эту тварь! — приказал Рават. — Приготовиться к маршу!
Но солдаты еще развлекались. Им хотелось показать Эльвине, как выглядит «алерская девушка», как будто бледная, все еще сражающаяся с тошнотой лучница испытывала хоть какое-то желание разглядывать новое, на этот раз живое чудовище. Самку перевернули на спину, содрали с нее остатки кожаной одежды, обнажив три пары торчащих, словно камешки, сосков, которые венчали плоские, расположенные рядом друг с другом груди.
— Кончайте! — повторил сотник.
Подошли Биренета и Дольтар.
— Все! — рявкнула женщина. — Конец забаве!
Растолкав солдат, она наклонилась, схватила алерку за горло и поволокла, как тряпичную куклу, в сторону леса. Дольтар тремя ударами топора отрубил невысокую ветку. Биренета схватила в два раза меньшую ростом, все еще оглушенную, слабо сопротивлявшуюся алерку за шею и между ног, после чего насадила ее животом на торчащий из ствола обломок. Окровавленные щепки вышли из спины. Алым потоком хлынула кровь, отказали мышцы, удерживавшие мочу. Насаженная, словно червяк на палочку, самка пронзительно выла, судорожно сжимая рукой торчащий из тела сук; другая рука, сломанная, безжизненно висела, подергиваясь в ритме судорог. Постепенно судороги ослабли. На землю обильно хлынула кровь. Хриплое, неразборчивое кваканье было единственным признаком того, что алерка еще не сдохла.
— Ладно, хватит! — снова повторил Рават. — Выходим!
Он не увлекался подобными забавами, но не видел причин, по которым следовало бы запретить это солдатам. Однако сейчас время поджимало. Продолжать сидеть посреди побоища было неразумно; где-то в лесу, да и в степи тоже, еще блуждают недобитые остатки стаи… Поэтому сотника так раздражало временное ослабление дисциплины, — впрочем, подобное поведение свойственно воинам после победоносного сражения. Он направился к своему коню — и увидел Дорлота. Кот сломя голову мчался вдоль края леса.
— Что такое… — начал Рават.
— Передовой отряд! — завопил кот.
Сотник замолчал.
— Не было… передового отряда! Вернее, был! — Мурлыкающий голос усталого разведчика звучал еще более неразборчиво, чем обычно. — Тысяча… не знаю сколько!
— Какой еще передовой отряд? — раздраженно спросил Рават.
— Этот! — снова завопил кот. — Это и есть передовой отряд! Далеко выдвинувшийся, потому что… ну не знаю почему! Мы уничтожили передовой отряд, командир! Стая сейчас будет здесь!
Сбежались солдаты.
— Что ты говоришь, Дорлот? — пробормотал сотник; его редко можно было застать врасплох, но сейчас был именно такой случай.
— Алерцы всего в миле отсюда! Сейчас они будут здесь, они встретили тех, кто ушел живым от нас… Тысяча, несколько тысяч… Не знаю сколько, господин. Армия! — захлебывался кот.
Солдаты без команды бросились собирать пожитки. Легкораненых посадили на свободных лошадей, других брали под руки и тащили. Уже не было и речи о том, чтобы забрать погибших. Рават позвал Дорваля и Астата, быстро отдал необходимые распоряжения. То, что сказал кот, не умещалось в голове. Никто никогда не видел стаи крупнее чем в сто, самое большее сто пятьдесят голов! Весть о том, что насчитывающий сотню воинов отряд всего лишь передовая часть стаи, казалась нелепой. Однако, если только Дорлот внезапно не повредился разумом, времени на рассуждения не оставалось. Нужно было скрываться в лесу. Потом можно расспрашивать разведчика сколько угодно.
Он позвал десятника конницы.
— Я увожу пехоту в лес, — сказал он. — Ты, Рест, ждешь здесь, пока вас не увидят, потом уходишь вдоль Сухого Бора. Бери всех вьючных коней, кроме одного. Пусть стая думает, что ты и твои люди — это
