поспешили на реку Бобр. И, видимо, сама Доля им подгадала, раз прибыли вовремя. Но Гуннар-то, Гуннар! Так отплатить воспитателю за добро и ласку!
– Да и княжна хороша, – говорил Кудияр, глядя куда-то мимо сына и хмуря темные брови. – Чего она к тебе целоваться при женихе-то полезла? Он ее почти из когтей варягов вырвал, а она ему слова доброго не успела молвить, как побежала тебя при всех лобызать. А ведь Игорь поначалу тебя наградить хотел. Теперь же... Эх!
– Плевал я на его награды, – отмахнулся Стема. – Из когтей вырвал... Всего-то и удали у него, что чужими трудами пользоваться. Это еще вопрос, кому княжна больше обязана. Игорь-то явился... слишком поздно. И нашел бы только тело невесты с перерезанным горлом в камышах. А я...
– Ну да, ты удалец, все видели. И княжна особо тебя отметила. Что за напасти у тебя от нее, Стемид? Ты бы так при князьях возвыситься мог...
Стема перебил отца:
– Я бы только тогда возвысился, когда мельничный жернов по реке поплыл. А Светорада... Она наградила меня лучше других. Она... моя светлая радость!
Кудияр смотрел на сына серьезно и строго, его сильные руки нервно сжимались.
– Зачем тебе из-за девки жизнь себе ломать, парень? Таких, как она, у тебя будет еще много.
– Как и у тебя, батя...
Они оба умолкали. Кудияр опять завел речь о волхвах дреговичей. О том, что они мудры и добросердечны. Это даже дружинники отметили, когда принесли сюда Стему, а древляне сразу проявили заботу. А потом Кудияр отправил своих служилых дальше службу нести, а сам остался с сыном. Не мог же он его бросить, да и сердит был на Игоря, за то, что тот оставил Стрелка в лесу. Другой бы о спасителе невесты позаботился, а Игорь... ему люди – тьфу! Кудияр это и прежде замечал. Олег тоже больше печется о власти, чем о тех, кто под его властью ходит. Поэтому воеводу так и расположили к себе древляне с их незлобливым нравом и сердечностью. Если бы Кудияру судилось прожить жизнь заново, он поселился бы именно в этом краю. Хотя... не стар ведь еще. И с дреговичами сдружился, в их селища ходит, знакомства завел.
Что Кудияр сжился с местными, Стема скоро понял. К их лесной избушке не раз приходили древляне, отец разговаривал с ними, давал целебных снадобий, которые сам готовил. Иногда брался лечить, будто это не он когда-то водил сотню копейщиков в степные дозоры, отбивался от степняков в порубежных крепостях. Воевода, гм... А как поглядеть, ведун лесной, готовый всякому оказать помощь, да и сам охотно принимающий подношения за труды: яйца в лукошках, круги сыра, копченые окорока.
– Когда назад думаешь отправляться?
Кудияр только посмеивался.
– А сам-то когда? Тебя скорее потянет к себе людская толчея, ты у меня общительный. И уже вставать начал. Скоро, небось, поспешишь расправить крылья соколиные.
Кудияр вернул Стеме его лук, принес собранные стрелы.
– Не хочешь на охоту со мной пойти? Или по грибы? Их после прошедших дождей в лесу видимо- невидимо.
Сам-то он часто отлучался. Даже в расположенное неподалеку селище ходил, когда народ там собирался посвящать мальчиков в воев на праздник Перуна. Сын его уже поправлялся, начинал вставать, ел, иногда помогал отцу рубить дрова. Правда, тело у парня еще в шрамах, но со временем они заживут, а те, что останутся... какой же воин без шрамов?
Кудияром овладела какая-то тихая радость. Он улыбался чаще, порой даже песни пел, возясь по хозяйству, был приветлив с посетителями, да и волхвы местные к нему теперь приходили просто так, чтобы поговорить, сидели долго с бывшим воеводой у лесной избушки. После таких бесед Кудияр выглядел каким- то просветленным. Если что его и волновало, то только странное, непривычно замкнутое поведение сына. После выздоровления будто подменили парня. Ни прежней лихости, ни озорства, ни желания попробовать вернувшуюся силушку. Взгляд Стемида все чаще становился каким-то странным, отрешенным и сосредоточенным одновременно, словно он пытался заглянуть в глубину своего существа. Если отец пробовал расспрашивать, он отмалчивался или уходил. Возьмет лук со стрелами – и в лес. А возвращался обычно пустым, словно и зверя не видел.
Стеме и впрямь иногда казалось, что он выпал из обычной жизни. Ничто его не радовало, ничто не тешило. Только и думал: уже серпень настал, значит, Игорь справил свадьбу со Светорадой, посадил ее подле себя княгиней. Увидеть бы ее... да горько. Светка говорила, что будет его любить, и став княгиней, но Стема не хотел этого. Понимал, чем это для них обернуться может: ведь сколько глаз будут следить за молодой княгиней, сколько ртов захотят донести... Вот и оставались Стемке одни вспоминания: как они плясали с княжной на посиделках у заветного дуба, как он учил ее стрелять из лука, как они беспрестанно ссорились, а потом опять искали друг друга... Эх, Светорада Золотая!.. Он думал о ней так часто, что создавалось ощущение, будто она сидит рядом с ним. Это было как наваждение, но ведь только это ему и осталось теперь... Он видел ее в бликах солнца на воде, в блеске трепетавших на солнце листьев, в белых облаках на голубом небе. Иногда нынешняя спокойная жизнь казалась Стеме бесконечным сном, когда вроде надо встряхнуться и жить дальше, но ни сил, ни желания не было. Он погружался в этот сон все глубже и не ведал, где дорога назад к настоящей жизни. А разве хотел он жить? Светорада была недосягаема для него, а жизнь без нее казалась неинтересной.
Как-то, бесцельно проходив с луком полдня по лесу, Стема вышел к Бобру на то место, где он сражался с варягами. Возможно, и души их где-то тут бродят, над кучей земли, куда русы сгребли пепел от сожженных тел похитителей княжны. Стема только глянул в ту сторону и прошел мимо, спустившись к самой воде. Ну и местечко! Как же он бегал тут, по такой предательски податливой почве? А деревья пригнулись к самой воде, держась на обрывистом берегу лишь благодаря своим крепким корням. Стема сел на один из таких стволов и стал вспоминать... Вспомнил, как Гуннар шагнул к Светораде с ножом и свой ужас, когда понял, что собирается сделать с ней этот ее жених...
Какой-то шорох отвлек парня. Он оглянулся и увидел большого бурого сохатого. Лось стоял совсем близко над обрывом, откинув назад голову с короной рогов, затем вошел в воду и поплыл против течения, разрезая широкой грудью воду не хуже драккара варягов. Потом лось вышел из воды на другом берегу, стряхнул с себя холодную влагу и медленно, величаво двинулся в заросли. Да только рогами так зацепился за ветки, что оступился на длинных ногах, фыркнул недовольно.
Стема вдруг заметил, что улыбается. И не потому, что лось его позабавил, – просто вспомнил, как вез на Пегаше рога такого же огромного сохатого для Светорады. Он тогда плохо закрепил лосиные рога на спине лошади, так что приходилось все время поправлять их, задерживаясь в пути. Стему тогда это очень раздражало, и он сердито оглядывался на княжну. А она шла следом, и все время улыбалась, прощая ему и ворчание, и грубость.
Стема прижался лбом к прохладной коре дерева и разрыдался, как ребенок. Саму душу, казалось, выбросит из себя вместе с этим позорным для мужчины плачем. Возвращался назад уже в потемках. И еще издали расслышал какой-то шум со стороны поляны, где стояла их лесная избушка. Обеспокоившись, Стема ускорил шаг, выглянул из зарослей и вышел уже не таясь.
К Кудияру прибыли его дружинники, не все, конечно, – человек сорок. Галдели, поднимали рога, вращали на вертеле над большим костром тушу убитого оленя. И Кудияр был с ними – непривычно веселый, довольный, странно только смотревшийся в своей простой одежде и кожаной безрукавке среди одетых в булат вооруженных воинов.
Стемку скоро заметили. Рядом тут же оказался Бермята, похлопал приятеля по спине.
– А вот и ты. Поговори с батяней, парень. А то меня к нему в дружину отправили, а он все твердит: не вернусь да не вернусь.
Стемку окружили и другие воинские побратимы, толкали, обнимали, даже качать принялись.
– Живой! Да и крепкий, как прежде. А мы опасались, что проклятые варяги нарубили тебя как редьку.
– Да что ему сделается, лешаку чубатому!
– Ой, держите меня, Стемка в постолах древлянских, как простой смерд. А ведь, помню, раньше ты только в подкованных сапожках красовался перед девками. Пояс-то твой где? Об этом поясочке на Днепре уже басни слагать начали. Говорят, ты этим поясом саму княжну Смоленскую спасти умудрился.
