Она торопливо прошла по бревенчатому причалу, мельком взглянула на ожидавших ее служанок и старую Теклу, и увидела, что они выглядят испуганными. И тут же Светорада заметила поодаль Игоря, восседавшего на коне. Брови его были нахмурены, лицо мрачное. Ветер раздувал широкие рукава его темной шелковой рубахи, будто крылья, и Светораде вдруг показалось, что сам темный дух мести глядит на нее. И она только взволнованно подумала: долго ли он стоит здесь? Что видел?
Но то, что Игорь видел достаточно, было понятно по его виду.
– А ну давай сюда!
Светорада немного опешила. Он говорил о ней так, словно она рабыня, у которой нет своей воли. И все же, когда он свесился с седла и протянул ей руку, она повиновалась, как и в тот раз, когда он увозил ее с гулянки.
Сзади взволнованно кричала Текла: мол, куда, куда повез касатку нашу? Но Игорь и не обернулся на окрик.
Резвый конь, бренча сбруей, скоро вывез их за городские укрепления, мимо замелькали крытые соломой и дерном крыши окрестных поселений. Потом дорога свернула в лес. Светорада чуть покачивалась в седле перед Игорем, ощущая почти страх, но одновременно утешая себя тем, что Игорь не посмеет поступить с ней дурно – как-никак она княжна. К тому же она для него – Смоленск. А ощущать за собой мощь целого города было надежно и покойно. Поэтому девушка просто думала, как ей утихомирить разгневанного жениха, как добиться его расположения. Досадно было, что все так получилось (надо же, и с Овадией он ее застал, и сегодня видел, как с бывшими женихами прощается), однако Светорада надеялась, что Игорь поймет: Гуннар ей не чужой человек, а византийца стоило расположить уже потому, что торг с Корсунем им выгоден.
Игорь, наконец, придержал коня на лесной тропе. Пахло нагретой хвоей, было тихо, только пофыркивал после скачки конь да где-то вдали куковала кукушка. Они ехали не спеша, но молчание давило тяжелее камня.
Светорада заговорила первой:
– Ну, прямо похитил меня, как змей трехглавый Зарю-Заряницу, – попробовала пошутить она.
И даже погладила его удерживающую руку. Однако Игорь явно не был расположен к ласке. Подумать только: она льнет к нему, как только что делала это прилюдно на пристани... на глазах всего народа.
– Тебе ведь все равно, с кем ласкаться, – сказал он. – Что с хазарином в уборной, что с варягом на глазах у всех, что с этим заносчивым греком. О моей чести ты не думаешь!
– Думаю, Игорь, думаю. Однако я хочу, чтобы и ты мне внимание уделял. Вот, может, сейчас, когда мы одни, и никто не смотрит на нас, ты скажешь, чем я тебе мила? Ведь не только приказы Олега Вещего принудили тебя выбрать меня?
Она оглянулась на него, одарила золотистым блеском карих глаз – и словно солнечный луч осветил осеннюю листву над водами озерца. Знала ведь, как хороша, как нравится людям. А молодым парням в особенности. И этот вечно сумрачный Игорь тоже не устоит перед ее манящей прелестью.
Однако Игорь не подхватил предложенной игры.
– Я уже говорил тебе, что ты только и думаешь, перед кем бы покрасоваться, а я это или кто-то другой – тебе безразлично. И какого уважения ты ждешь от меня, если только и знаешь, что стрелять глазами, стоит лишь взор от тебя отвести?
– А ты не отводи, князь, – все еще стремясь избежать ссоры, почти умоляюще протянула Светорада. – А то я тебя подле себя едва ли не силком удерживаю. Разве так должно быть? Мне доброта и внимание от тебя нужны, а не злые осуждающие слова. Вот тогда один ты для меня в мире и останешься, как солнышко ясное.
Игорь промолчал. Он хотел бы поверить своей невесте, хотел бы чувствовать, что и вправду что-то значит для нее, однако сердце подсказывало: красивая, знатная, очень богатая и много мнящая о себе княжна Светорада просто была о себе более высокого мнения, чем это полагается женщине, и даже его гнев вызывал у нее только насмешку, будто он не ее будущий муж, а так, юнец подвернувшийся, на котором она хочет испробовать свои чары. И оттого Игорь чувствовал неприязнь к ней.
Он долго молчал, и Светорада постепенно забылась. Конь под ними медленно шел по тропе, в лесу по- прежнему куковала кукушка. Было душно. Может, к грозе? Светорада перевела взгляд на небо, по которому ветры раздули до белой пленки белесые облака. Нет, не будет дождя. Как и не будет к ней добр князь Игорь. Не люба она ему. Но отчего-то это не задевало обычно жаждущую мужской любви Светораду. Хорошо, если он хоть ругать ее не начнет. Есть отчего осерчать на нее, она понимала. И Светорада, смирив гордость, тихо произнесла:
– Ты прости, суженый, за то, что видел. Я ведь не ожидала, что так получится. Думала всего лишь проститься, по-теплому, по-хорошему. А вышло...
– Ну, сейчас, когда все женихи разбежались, тебе только и остается, что смириться с судьбой и обратить внимание на меня. Однако сдается, что ты и теперь найдешь, Перед кем подолом вертеть.
И Игорь крепко стиснул ее – не страстно, а будто хотел причинить боль.
«Это он оттого, что ревнует», – сама себя пыталась утеплить Светорада, но даже глянуть на сурового жениха не решалась.
– Ты избалованна и глупа, княжна, – тихим срывающимся голосом продолжал Игорь, по-прежнему с силой удерживая ее перед собой на коне. – Ты всякому кажешься легкой добычей, с которой можно поступить как с доступной девкой. И лишь то, что ты моя невеста, сдерживает их похоть. Но уж я позабочусь о том, чтобы ты впредь блюла себя. Ибо как тогда люди поверят, что ты невинной мне достанешься? При той-то свободе, которую дал тебе Эгиль Золото? И как только Эгиль мог воспитать такую дочь? Больше похожую на волочайку, бредущую за войском, нежели на достойную деву и будущую княгиню. Хотя, чего ждать от человека, которым помыкает жена? Не успел он уехать, а Гордоксева, лебезившая перед кудесниками, уже разгоняет их, глядишь, еще пожелает поверить в распятого сына плотника, которому поклоняются византийцы. А Эгиль что? Он все проглотит. Подкаблучник. По всему днепровскому пути стал посмешищем из-за бабы своей.
– Не одолжить ли тебе булавку, чтобы ты смог приколоть свой злобный язык! – неожиданно резко произнесла Светорада.
– Попробуй. Однако я сказал только то, что всем ведомо. Что отец твой не больно умен и пресмыкается перед своей княгиней... которую и поднял-то из низов.
Тут Светорада так рванулась, что Игорь невольно опустил руку, и девушка соскользнула с седла на землю. Глянула снизу вверх на Игоря; лицо ее побелело. Она могла стерпеть, когда он оскорблял ее, однако слышать напраслину на своих родных не желала.
– Вольно же тебе, Игорь, потешаться над тем, кто войско для тебя собирает! Ты за помощью к Эгилю пришел, хлеб-соль в нашем тереме ешь, и матери моей почет выказываешь, отчего-то позабыв, что она из низов поднялась. Или дочь смоленского боярина для тебя голь перекатная? Много о себе возомнил, сын пришлого Рюрика! Вот так – получай! И в тебе не много чести и благородства, ежели ты, при людях выказывая почет, за глаза возводишь на людей поклеп. Это подло, а подлость – удел слабых! Ты без конца говоришь недоброе, как... Как кикимора злобная из-под коряги!
При ее словах Игорь так резко дернул повод, что конь под ним завертелся на месте, осел на задние ноги, потом взбрыкнул копытами, так что княжне пришлось попятиться.
– Думай, с кем говоришь, княжна!
– Думаю. Но пока я еще не разула тебя в брачную ночь,[82] могу высказать все, что сочту нужным! Ты цены себе не сложишь, княжич, а, по-моему, только на то и горазд, чтобы более достойных порочить, сам же себя никак не проявил.
У Игоря напряглись желваки на скулах. Как она посмела! Сначала кикиморой обозвала, теперь... опять княжичем зовет. Эх, не о такой жене он мечтал!
– Будь моя воля, – тихо заговорил он, – не нуждайся я так в войске и золоте твоего отца, я и не подумал бы связываться с такой вертлявой пустышкой. Отдали бы тебя этому старому хлыщу греку или еще кому- нибудь. Мне бы только легче дышалось. Как подумаю, на какой вздорной и легкомысленной девице мне предстоит жениться...
– Не такая я и вздорная, – отвернулась Светорада. – Ты груб со мной, моих родных порочишь, а я все готова тебе простить. Я хочу быть с тобой в ладу... хотя ты делаешь все, чтобы между нами была вражда.
