— Я не буду больше приставать к тебе, — сказала Сигрид. И когда они вернулись обратно на корабль, она смотрела на девушку с уважением.
Когда они подходили к Эгга, на пристани стоял чужой кнарр. Сигрид показалось, что он похож на корабль Турира Собаки.
Гребцы работали, и Тронду не сиделось на месте: он вылез за борт и попробовал пробежаться по веслам. Это закончилось тем, что он очутился в воде, но не сдался, вылез из воды и снова забрался на весло.
Сигрид пыталась остановить его; она говорила, что вода холодная. Но Ивар Гуттормссон засмеялся и спросил, не хочет ли она помешать мальчику стать мужчиной.
Сигрид подумала, что из Грьетгарда и Турира получились мужчины и без всех этих шалостей. Но она понимала, что препятствовать бесполезно, и оставила его в покое.
На пристани стоял Турир Собака; Сигрид была права, это был его корабль.
Поднимаясь вместе с ней в усадьбу, он сказал, что прибыл днем раньше и намеревается отправиться в Каупанг, чтобы засвидетельствовать перед епископом, что его рана зажила от крови короля Олава.
И он был разочарован, когда Сигрид сказала ему, что уже сообщила об этом Гримкеллю.
— Я не мог приехать раньше, — сказал он, — я отправился в путь, как только на севере стало известно о предстоящем деле короля.
— Думаю, что епископ с удовольствием выслушает все это из твоих уст, — сказала Сигрид. — Я не такая уж хорошая рассказчица.
— Ты веришь в то, что я сказал тебе правду?
— Разве я не видела твою руку?
Они остановились, и он вытянул вперед руку. Шрам все еще был виден, и она ощутила его; он слегка выступал на коже.
— Я верю тебе, — наконец сказала она.
— Слава Богу! — ответил он. И они продолжали путь наверх. — После Каупанга я думаю отправиться в Англию, — сказал он, — чтобы рассказать королю Кнуту о случившемся и засвидетельствовать перед ним, что Олав действительно был святым.
— Не думаю, что это очень понравится королю Кнуту.
— Дело не в том, понравится это ему или нет, Сигрид. Я всегда ставил власть и богатство выше порядочности. Помнишь, как Эльвир однажды поинтересовался, что властвует надо мной, я сам или серебро?
— Еще бы мне не помнить это, — ответила Сигрид, — как раз тогда ты и Эльвир поссорились.
— Да, — сказал Турир, — возможно, я бы меньше рассердился, если бы слова не попали в цель.
— Впоследствии Эльвир пришел к выводу, что был чересчур жесток с тобой.
— В самом деле? — с улыбкой спросил Турир. — Значит, мы навечно остались с ним друзьями.
Немного помолчав, он сказал:
— Я собираюсь отправиться дальше Англии: на покаяние в Рим, а то и в Святую землю…
— Ты хочешь покаяться в том, что убил короля Олава?
Турир рассмеялся.
— Сразу после битвы, в прошлом году, я исповедовался у Энунда и получил отпущение грехов. И я выполнил покаяние, которое он наложил на меня. Грех ведь не становится больше оттого, что короля объявили святым…
— Зачем же тебе тогда отправляться на юг?
— А почему бы мне не отправиться на юг? — в свою очередь спросил он. — Я достаточно уже насиделся на Бьяркее. Сигурд позаботится о хозяйстве, и ему с его женой вряд ли будет недоставать меня.
Они вошли в зал и сели.
— В прошлый раз ты говорил, что Сигурд женился на дочери Снорри Доброго, — сказала Сигрид. — Как у них дела?
— Превосходно. По-моему, они скорее ведут себя как мать и сын, чем как супруги, и его это устраивает. Летом у них родилась дочь.
— Как же ее назвали?
— Раннвейг, — ответил Турир, став вдруг серьезным. — Ты спрашиваешь, почему я направляюсь на юг. Я делаю это ради Раннвейг, моей Раннвейг. Она умерла как язычница.
— И что можно теперь сделать?
— Я не знаю. Священник из Тронденеса сказал, что в первые годы христианства случалось, что людей крестили после смерти. Об этом я и хочу узнать. Если будет возможность помочь ей, за мной дело не станет.
— И тебе нужно отправляться в Рим и в Святую землю, чтобы узнать это? Думаю, что епископ Гримкелль сможет дать тебе совет.
— Лучше всего обратиться к самому папе, — сказал Турир, — и к тому же мне хочется туда съездить. Я не могу сидеть дома; викингом я не могу больше стать, а торговать мне не хочется. Мне хочется попасть в места, в которых я еще не бывал…
При мысли о новых местах и новых впечатлениях на лице его появилось ребяческое выражение; именно эти новые возможности и привязывали его к христианству.
Сигрид послала в Гьевран за Финном Харальдссоном, и к вечеру он вместе с Ингерид прибыл в Эгга.
Сначала они говорили о холодном лете; хлеба поднялись поздно, и люди опасались, что начнутся заморозки.
Потом разговор пошел о Халогаланде, о Грютее и Бьяркее и других знакомых местах.
На протяжении многих лет Эгга был домом для Сигрид, и северные воспоминания начали тускнеть. Тем не менее, она все еще чувствовала тоску по местам своего детства; Бьяркей продолжал сиять в глубинах ее сознания, словно солнце у горизонта в летнюю полночь.
И, глядя на Турира, который был частью этих воспоминаний, она чувствовала, что связь между ними не ослабела с годами. Более того, ей казалось, что благодаря тому, что они редко видятся, связь между ними крепнет. Они всегда разделяли горе друг друга, и он всегда готов был придти ей на помощь.
Ее не очень обрадовало то, что он собирался покинуть страну; ей могла понадобиться его помощь в любой момент.
Но потом она подумала, что, возможно, он сможет помочь ей, находясь вдали. Он может упомянуть в молитвах в святых местах ее имя и имя Суннивы.
И она решила довериться ему.
— Значит, ты дала себя соблазнить Сигвату Скальду, — задумчиво произнес он на следующий день, когда она рассказала ему обо всем. — Наверняка, ты не единственная.
Они направились своим обычным путем на холм Эгга и сели у обрыва, откуда открывался вид на фьорд.
— Турир! — умоляюще посмотрев на него, сказала она. — Я знаю, что поступила опрометчиво, но мне хочется верить — после того как Сигват отправился на покаяние в Рим — что я значу для него больше, чем другие.
— Можно подумать, что… — он пристально посмотрел на нее, — что годы красят тебя.
— Когда я мыла в последний раз волосы, я заметила седину.
Он засмеялся, тряхнув своей седой гривой.
— Все мы подвержены этому.
— Ты думаешь, Кальв вернется осенью домой? — немного помедлив, спросила она.
— Меня удивит, если он этого не сделает. Как лендману короля Свейна, ему есть чем заняться и тут.
— Ты считаешь, он стал пилигримом?
Турир засмеялся.
— Пилигримом? Полагаю, он меньше всего думает об этом. В той ярости, в которой он наверняка был, он, скорее всего, подался в викинги.
— Ты судишь по себе? — сердито спросила она. Его насмешка обидела ее, и к тому же ей совсем не
