— Здравствуйте, — поднял глаза Смирнов.
— Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, ничего.
— На условия содержания имеются жалобы?
Смирнов задумался, скосил взгляд в сторону:
— Почто меня арестовали?
Следователь вздохнул, сделал паузу:
— Андрей Андреевич, я вам задал вопрос: есть жалобы на условия содержания?
— Много людей в камере. Зело, — пробормотал подследственный, не поднимая глаз.
— Много людей? — вопросительно поднял свои густые черные брови Севастьянов.
— Да. Мест двенадцать, а сидят восемнадцать. Спим по очереди.
— Вы плохо спали?
— Эту ночь выспался. А прошлую… совсем не спал.
— Ясно, — задумчиво кивнул головой Севастьянов. — Значит, говорите, зело много подследственных в камере?
— Да.
Следователь выдержал паузу, повертел в руке узкую лазерную зажигалку.
— А как вы думаете — отчего в вашей камере много подследственных?
— Не только в нашей. В других тоже. К нам подселили вчера двух, они сидели в разных камерах. И там тоже спали все по очереди. Лебединский сказал, что камеры все переполнены.
— Вот как? — удивленно воскликнул Севастьянов, вставая. — Камеры все переполнены?
— Да, — кивнул, глядя в пол, подследственный.
Следователь подошел к нему, заложив руки за спину, озабоченно покусывая губу, потом резко развернулся, отошел к двери и встал, покачиваясь на носках идеально начищенных сапог:
— Андрей Андреевич, а как вы думаете — отчего камеры Лубянки переполнены?
— Не знаю, — быстро ответил подследственный.
— Ну, у вас имеются хоть какие-то предположения?
— Почто меня арестовали? Почему мне не дают звонить домой?
Севастьянов повернулся:
— Дорогой Андрей Андреич, я сюда и пришел для того, чтобы объяснить вам, почто вас арестовали. Я обязательно, всенепременно сделаю это. Но вы не отвечаете на мой вполне безобидный вопрос: отчего на ваш взгляд камеры Лубянки переполнены?
— Я не знаю… ну… наверно мало камер, а арестованных слишком много… не знаю… — забормотал Смирнов.
— Вот! — поднял палец Севастьянов. — Слишком много арестованных. А почему их слишком много?
— Не знаю. Наверно… следователи не успевают… или медленно работают… мало свободных камер… тюрьма старая…
Следователь отрицательно покачал головой:
— Вы ошибаетесь. Тюрьму перестроили и углубили четыре года назад. Помещений хватает. И работаем мы не медленно. Не в этом причина, Андрей Андреевич. А причина в том, что по мере укрепления и расцвета нашего государства, преступников, к сожалению, не становится меньше. Но наоборот. Их становится больше. И знаете почему?
Подследственный отрицательно мотнул кучерявой головой.
— Вы помните Пасхальное обращение государя к народу?
— Да, конечно.
Следователь вернулся к столу, нашел в своем мобиле речь государя, вызвал голограмму. И в камере появилось живое лицо государя, обращающегося к своему народу:
— Едва вынырнула Россия из омута смуты Красной, едва восстала из тумана смуты Белой, едва поднялась с колен, отгораживаясь от чужеродного извне, от бесовского изнутри, — так и полезли на Россию враги Родины нашей, внешние и внутренние. Ибо великая идея порождает и великое сопротивление ей. И ежели внешним врагам уготовано в бессильной злобе грызть гранит Великой русской Стены, то внутренние враги России изливают яд свой тайно.
Севастьянов выключил голограмму:
— Помните, Андрей Андреич?
Подследственный кивнул.
— Внутренние враги России изливают яд свой тайно, — повторил следователь. — Вот вам, Андрей Андреич, и ответ на ваш вопрос: за что меня арестовали.
— Я не враг России.
— Вы не враг России? А кто же вы?
— Я… я гражданин России. Верноподданный государя.
— Значит, вы — друг России?
— Я гражданин России.
— Да что вы заладили — гражданин, да гражданин… Все мы граждане России. Убийца — тоже гражданин России. И вредитель — тоже гражданин. Я вас спрашиваю: вы друг России, или враг?
— Друг.
— Друг?
— Друг, — кивнул Смирнов, облизывая пересохшие губы и поводя худощавым плечом.
— Отлично, — кивнул Севастьянов, полистал дело Смирнова, извлек из него текст, увеличил, подсветил красным.
В воздухе камеры повисли красные строчки.
— Узнаете? — кивнул следователь.
— Нет… — сощурился Смирнов и опустил голову. — Я вижу плохо…
— Я вам помогу.
Следователь сел за стол и принялся читать ровным громким голосом:
