кордовский богослов описал город так, что я, вспоминая о днях, проведенных в Палермо за чтением манускрипта, узнаю все, что вижу перед собой! Вот внешнее кольцо стен, за ним еще одно – внутреннее, за которым располагается огромная площадь. Там, на площади, стоят дворец халифа, главная мечеть, за ней диван (так они называют свой государственный совет), оружейные мастерские и казармы для войск. Для жителей города входа на площадь нет – четверо ворот, расположенных по четырем сторонам света охраняются сильной стражей и постоянно находятся на запоре. Вокруг города – множество роскошных дворцов, где живет местная знать.
– Очень толково все обустроено, – одобрительно кивнул де Мерлан. – Любая вражеская армия при штурме вынуждена будет сначала тратить силы на осаду внешних цитаделей, затем – на первую стену, потом штурмовать городские кварталы, и, лишь добравшись до внутренних стен, враг может начать настоящую осаду. Но там у них внутри, если я правильно понял то, что рассказал Николо, есть все, что необходимо: вода, продовольствие, жилые помещения и кузница. Да здешний халиф может лет десять сидеть в обороне и со стен поплевывать. Только вот укреплений здесь уже не два – а целых три кольца.
– Ты прав, сир рыцарь, – прикладывая ладонь ко лбу, отозвался мастер Григ. – Мои соотечественники – киликийцы рассказывали мне, что нынешний халиф, аль-Мустансир, в расточительности пытается перещеголять самого Гарун аль-Рашида, покровительствует наукам и усиливает армию. Но почему никто мне не донес, что он затеял постройку еще одной линии укреплений?! Я же еще пять лет назад сговорился с великим визирем дивана, чтобы этот подряд передали именно моей гильдии!
– Стены города крепки, – внимательно оглядывая вырастающие перед ними по мере приближения постройки, добавил Серпен. – Но здесь ведь и помимо этого есть на что подивиться. Поглядите, сколько вздымается ввысь минаретов. И, кроме того, – рыцарь запрокинул голову, – я вижу среди мечетей мусульман и купола христианских храмов!
– Сразу видно, братья, – улыбнулся Каранзано, – что вы, побывав на Сицилии, ничего там не видели, кроме мессинских борделей. А между тем там мусульмане искони живут с христианами бок о бок, и всем известно, что приверженцы христианства и иудаизма считаются в исламе заблуждающимися, но не еретиками. Если они платят особый налог, джизию, то обладают правами почти такими же, как и правоверные последователи пророка Магомета.
– Так что, халиф – это глава всех мусульман? – поинтересовался Робер.
– Не совсем, – ответил студиозус. – В исламе все запутано еще больше, чем в христианстве. Нет, то есть сначала так оно и было. Принявшие ислам правители арабов, тюрок, персов и курдов – мелики и султаны – признавали власть потомков племянника Магомета, считая их преемниками пророка – халифами. Но, кроме потомков племянника Али, право быть наместниками Магомета долго оспаривали потомки его дочери, Фатимы, – каирские халифы Фатимиды. Их род был прекращен курдом Саладином, который, подчинив себе Сирию и Египет, хоть и оказывал уважение халифу Багдада как главе ислама, но уже не признавал его своим светским сюзереном. Не так давно от халифов отложился Хорезм, но его завоевали монголы, так что теперь все владения халифата составляет только Месопотамия – земли Междуречья. Но места здесь, как видим, богатые и позволяют содержать большую и сильную армию.
– Это все, конечно, хорошо, – оглядываясь по сторонам, заявил вдруг Робер, – но, судя по всему, свиные ребрышки, которые так великолепно готовят в «Черном тамплиере», мы не увидим еще месяца два-три. И посему, братья-крестоносцы, предлагаю, пользуясь случаем, прикупить небольшую отару. Если мне не изменяет мой опыт, то внутри этого красивого города любая снедь нам обойдется раза в три дороже… Тем более что в шашлыках, я смотрю, здесь нет недостатка…
И в самом деле, Жак, рассматривая бесконечные придорожные базары и чайханы, был поражен огромным количеством выставленных на продажу овец и баранов. Чуть не каждый второй торговец, стоящий вдоль большого тракта, держал в руке веревку, на другом конце которой переступала с ноги на ногу овца. А у любой встретившейся по дороге лавки, на привязи или в небольшом загончике, ожидало своей участи не меньше трех обреченно блеющих животных.
Хозяйственный Робер, призвав в помощники мирно дремавшего под крышей фургона Рембо, получил одобрение Сен-Жермена и отправился на закупки. Но каково же было его удивление, когда ни один из десятка торговцев не согласился уступить ему свой товар. При этом на вопрос говорящего по-арабски франка, сколько стоит овца или баран, и стар и млад вели себя совершенно одинаково. Вначале арабы выпучивали глаза, затем опускали их вниз и внимательнейшим образом разглядывали достославного рыцаря, сосредоточившись на области, расположенной пониже живота, – словно хотели через насквозь пропитанную рыжей пустынной пылью камизу [10] разглядеть его рыцарское достоинство. Затем они поднимали глаза вверх, поминали шайтана и отмахивались от покупателя с таким непритворным возмущением, словно он захотел купить в наложницы их мать или родную сестру. При этом столь ярко проявляемая религиозная нетерпимость никоим образом не проявлялась в отношении фиников, ячменных лепешек, кур и свежеприготовленной бастурмы.
– Слушай, уважаемый, – отчаявшись разжиться бараниной, обратился Робер к проводнику. – Они что, здесь все сговорились путникам овец не продавать? Или нужно слово особое знать? И вообще, ничего не понятно. Паломников, кроме нас, на дороге пруд пруди, и им продают, да еще и улыбаются при этом, как ретельский кюре после рождественского разговения.
– Курбан-байрам, – коротко ответил проводник, не удостаивая де Мерлана даже поворотом головы.
– Курбан-байрам? – удивленно переспросил рыцарь. – А это еще что такое?
– Конечно, Курбан-байрам, как же я мог об этом позабыть! – воскликнул мастер Григ. – Это главный мусульманский праздник. Согласно Корану, Аллах явился во сне к пророку Аврааму и повелел ему принести в жертву своего первенца Измаила. Авраам отправился в долину Мина к тому месту, где ныне стоит Мекка, и начал приготовления. Однако Аллах, видя решимость пророка, смилостивился, и вместо Измаила в жертву был принесен ягненок. Праздник символизирует милосердие Бога и то, что вера – лучшая жертва. Накануне праздника правоверные мусульмане совершают полное омовение, завтракают нечетным количеством фиников (это у них называется мустахаб), затем закалывают овцу, едят баранину и раздают милостыню. При этом, прежде чем зарезать жертвенное животное, его обязательно кладут головой в сторону Мекки. В следующие после праздника дни обычно наносят визиты к родным и близким знакомым, так как посещение в дни праздника жертвоприношения считается благословенным и желательным.
– Теперь понятно, почему они на меня так смотрели, – проворчал Робер. – Не могли понять, кто я такой. Если мусульманин, то почему во франкском наряде, если христианин, то зачем мне их жертвенные овцы. Похоже, в эти дни под ножами гибнет не меньше половины всех окрестных отар. Ну да ладно, доберемся до Багдада, а там уж разживемся мясом через местных христиан.
– Но у этого праздника есть еще одна сторона, о которой мы до сих пор не думали, – задумчиво произнес киликиец. – Курбан-байрам знаменует начало муаззама, первого месяца мусульманского года. А в это время запрещены войны и, что намного важнее, все походы.
– Это означает, – подъехав к друзьям, прибавил Сен-Жермен, – что мы пробудем в этом городе не меньше месяца. А, учитывая то, что сейчас происходит в Иерусалимском королевстве, это очень скверно. Теперь, после того как мы прибыли в Багдад, счет у нас идет на дни.
– В любом случае, мессир, на то чтобы связаться с монголами, понадобится некоторое время, – отвечал мастер Григ. – К тому же вполне возможно, что нам придется скакать в столицу империи, Каракорум, чтобы передать послание вновь избранному хану.
– Мы уже вблизи городских ворот, – вмешался в разговор брат Серпен. – Приготовьте фирман халифа, уважаемый мэтр.
По мере приближения к внешним стенам, Багдад начинал понемногу терять в глазах путников так поразившее их издали великолепие.
– Все предместье – сплошные руины, – покачивая головой, произнес Сен- Жермен. – Точно так же выглядит сейчас и Константинополь – остатки былого величия и процветания.
– Это аш-Гарбия, – старая, западная часть города, – отозвался мастер Григ. –
