проходит. Она у меня на историческом учится. Так что, вернее сказать, не в музей, а к невесте.
– А я к родственникам, – ответила я на его вопросительный взгляд, и это, как многое из сказанного мной в жизни, похожего на вранье, враньем не было. Я действительно ехала к родственникам, только не к своим, а Кузена.
– Хорошо устроились ваши родственники, – заметил Званцев. – Я бродил по острову – что ни усадьба, то целое королевство. И коровы там, и овцы, и куры, и все, что угодно.
– Да, народ там хозяйственный, – неопределенно ответила я. Углубляться в эту тему было опасно, потому что я совершенно не знала острова, а Званцев, наверно, излазил его вдоль и поперек. Он-то сразу нашел бы его на карте, не то что я, забравшаяся вчера в поисках по карте аж в Болдераю.
И тут возникли Кузина и Кузен – с явным намерением познакомиться наконец со Званцевым.
– А вот и мои, – бодро сообщила я. – Ну, спасибо за компанию, и успехов вам в вашем деле. Жаль, что я ничем не смогла вам помочь.
– Самому жаль, – вежливо ответил Званцев. – Всего хорошего.
Я решительно устремилась к Кузине и Кузену.
Затеяв шумный разговор, тормоша то его, то ее, я отвлекла их внимание от Званцева и потащила обратно на переднюю палубу.
Справа по борту подплывали многоэтажки Кенгарагса, от которых до острова было, как обещала Кузина, шесть секунд.
От долесской пристани к берегу шли длинные и шаткие мостки, по которым нужно было протискиваться мимо очереди на обратный рейс. А поскольку это был последний рейс, то и очередь образовалась во всю длину мостков. Кузина не отказала себе в удовольствии – вела меня по этим мосткам с китайскими церемониями, заставляя Кузена прокладывать дорогу. Кузен так ловко ей подыгрывал, что я забеспокоилась – а не заложила ли меня Кузина? Но вроде нет – нарочно бы у него так не получилось. Кузен – натура цельная и вряд ли пригодная для актерских перевоплощений.
От пристани мы круто повернули направо, дорога вывела к полям и огородам, потянулась параллельно берегу и довела до леса. На опушке торчал указатель со стрелкой в сторону музея.
Мы пошли дальше, и следующий поворот был наш.
Когда мы углубились в лес, я опять забеспокоилась – а добредем ли мы сегодня вообще до усадьбы. На обочинах начиналась земляника. Даже не отходя от тропы, можно было пастись на четвереньках, собирая ее ртом. А Кузен еще сообщил, что бабки, которые прибывают сюда первым рейсом с пластмассовыми ведрами, знают тайные места, где ведро можно наполнить за час. Я не могла себе представить, чтобы земляника росла еще гуще. Кузина вовремя заметила, что мое поролоновое пузо подозрительно сплющивается, когда я ползаю по обочине. Да и ползала я чересчур резво. Пришлось оторваться от земляники. Впрочем, Кузен пообещал, что утром он покажет Кузине отличное местечко, и она соберет мне ягод – полутора литров хватит?
Мы подошли к усадьбе.
Она стояла на самом берегу. Когда мы с Кузиной обошли ее, я удивилась, как это дом не сполз по крутому склону к узкой полоске каменистого пляжа вдоль протоки.
Протока была неширокой, по моим соображениям метров в полтораста, а на равнинном курземском берегу до самого неба тянулись луга.
– Видишь серый дом? С двумя окнами? – показала налево Кузина.
– Ну?
– А за ним дом, окруженный забором?
– Ну?
– А за ним мостки?
– Ну?
– А дальше – дом с лестницей?
Я вгляделась. Деревянная лестница спускалась по крутому берегу от калитки прямо к воде.
Кузина подозрительно молчала.
– Этот? – поняла я.
– Ну!
Склон по обе стороны лестницы зарос непроходимым кустарником. Заросли сирени спрятали стены дома, виднелась только крыша. Стало быть, под этой крышей сейчас находился Борис, которого я не видела целую вечность.
Нас позвали ужинать.
Было уже довольно поздно. Во-первых, выяснилось, что мы ползали по обочинам до половины десятого. Во-вторых, имела место церемония знакомства. Кузина уже вовсю называла хозяйку дома тетей Милдой. Пришлось и мне произвести ее в тети. Из прочих новоприобретенных родственников были – двоюродный братик Кузена, а тети-Милдин сынок, Эдвин; сестричка Эдвина, а тсти-Милдина дочка Валия, муж Валии и трое еесыновей.
Пока тетя Милда показывала мне усадьбу – стукнуло уже десять. Пока мы с Кузиной восхищались точеной мордочкой и томными глазами коровы… Пока Валия уложила детишек… Пока чего-то доделывали на кухне… Время летело с непостижимой скоростью.
За стол мы сели без хозяина. Дядя Вернер пошел к соседям за каким-то техническим причиндалом. Мог бы и на велосипеде съездить, быстрее обернулся бы, как заметила тетя Милда, но решил, наверно, отдохнуть от шума. Когда весь день по двору носятся трое мелких, да еще к ним в гости приходят пятеро соседских, и в игры вовлекаются собаки, начинаешь мечтать о том, чтобы зацементировать собственные уши.
Стало быть, кормили нас на свежем воздухе сытным деревенским ужином, и разговор потек весьма бытовой и практический – о работе, хозяйстве, месячных окладах. Женщины, видя, что у меня на руке нет обручального кольца, обошли проблему моего семейного положения стороной, и слава Богу – я могла завраться самым диким образом.
Встал вопрос о ночлеге.
Я хотела было лечь с Кузиной – все-таки пузатый купальник неплохо было бы на ночь снять, а сделать это при ком-то другом я не могу.
Кузина тоже просилась ко мне. Но тетя Милда решила иначе.
– Тебе вообще надо спать одной. Что за глупости – с сестричкой! Девчонки спят беспокойно, еще брыкнет тебя в живот – не обрадуешься! Ляжешь в бабкиной комнате одна. Бабку мы в больницу отвезли, комната пустая.
Остальных она распределила по постелям стремительно и беспрекословно.
Валия, Кузина и я вошли в дом.
Валия не была островитянкой, жила и работала в Риге, но на выходные приезжала только сюда, а мальчишки вообще летом отсюда не выезжали. Правда, несколько дичали от босоногого образа жизни, но зато зимой не сопливились. Так что Валия была совершенно довольна жизнью. И ее супруг здесь прижился, в отпуск только сюда ездит, с тещей и тестем ладит прекрасно.
А на старости лет мечтает вообще сюда переселится.
Мы с Кузиной умилялись этой идиллии, по временам поглядывая друг на дружку. Чего-чего, а идиллий в нашей жизни не было и не предвиделось.
Разговор шел бестолково-оживленный, самый что ни на есть женский разговор, когда все вперемешку: мужские портки и ребячьи синяки, тушь для ресниц и соседкин ухажер. Идиллия для нас с Кузиной была слишком приземленной, и потому разговор журчал без всяких подводных камней, и приятная усталость наполняла душу и тело, и уже мечталось о накрахмаленных простынях.
– Валия! – позвала в окно тетя Милда. – Беги на кухню, пожарь большую яичницу! С отцом гости пришли.
Надо было видеть эту яичницу! Мы с Кузиной предложили свои кулинарные услуги, но Валия сказала, что большая яичница – ее фирменное блюдо. Она взяла сковородку размером с велосипедное колесо, нарезала сало кусками со спичечный коробок и обжарила его на этой потрясающей сковородке, приговаривая при этом, что мужчины всяких тонкостей и изысканностей все равно не понимают. Она высыпала на сковородку полкастрюли оставшейся от обеда молодой вареной картошки, а когда картошка зарумянилась, вылила на
