– Что я должна была услышать?
– «Иди».
– Куда – иди?
– Мне кто-то сказал – «иди», очень отчетливо. Скорее даже приказал. Ну вот – иду. Наверно, обо мне наконец вспомнили.
– Погоди… Еще немного!..
Он не то чтобы улыбнулся – усы чуть шевельнулись, и только. Других улыбок от него ждать теперь не приходилось. Он был взволнован и всеми силами старался одолеть страх.
– Ступай, моя хорошая. Этот путь нужно пройти в одиночку… во всяком случае, мне всегда так казалось…
– Нет. Если бы меня не было – тогда другое дело. А я здесь. И я пойду с тобой, пока… пока не остановят!..
Он кивнул. Я поняла – другого ответа он от меня не ждал.
Мы вышли на улицу. Нартов показал рукой, откуда был голос. Улица была неестественно пустая и тихая. Мы пошли.
– Ты, главное, не бойся, – говорила я. – Ты жил честно, ты сделал все, что мог… жену любил, сына растил… Тебе бояться нечего!..
– Это так только кажется. Всякое бывало. Я убил двух человек.
– Надо полагать, это были замечательные люди, честные труженики и достойные семья… – я замолчала, не зная, можно ли сказать «семьянины», или русский язык предпочитает форму «семьяне». Честное слово, об этой ерунде я и задумалась всерьез, сопровождая того, кого могла бы полюбить, ни более ни менее как на посмертный суд.
– Да уж, труженики… – проворчал он. – С большой дороги. Один раз это была перестрелка с двумя скотами, которые заперлись на даче и взяли в заложники детей. Я его четко выцелил…
– Ты детей спас?
– Для того и стрелял. Другой раз мы их брали без оружия, а я все-таки каратек, коричневый пояс имею. Тоже в общем-то знал что делал…
– И кого спас?
– Никого не спас, просто нам втроем нужно было взять пятерых.
– Так ведь у тебя служба такая!
– Ага, служба…
Он боялся – и не желал показывать этого. Действительно, страшная вещь – держать отчет за все, чего в жизни понаделал. Но какая-то сила, имевшая тут все права, позволяла мне идти рядом, и я не знала, надолго ли это позволение, и должна была спешить.
– Нартов, ты помнишь, как мы ползали по тому подвалу? Как я твои штаны зашивала? Нартов, ты знал, что я тогда чуть ли не до утра пролежала с открытыми глазами?
Это было вранье, я так убегалась, что, невзирая на ожидание нартовской активности, заснула довольно быстро. Но я чувствовала – правду я говорю или вру, роли не играет, главное – не давать ему падать духом.
– Ты не представляешь, как я хотела, чтобы ты ко мне пришел! Ты так задирал нос, что я не могла идти к тебе первой! Но я лежала и ждала! Я к каждому шороху прислушивалась! А ты, как назло, голову на подушку – и без задних ног!..
Это, разумеется, тоже было неправдой – я знала, что он какое-то время не спал и ждал, чтобы я нанесла визит. Но пусть лучше спорит со мной, чем шаг за шагом его душа погружается в неведомое пространство, где страх – все гуще…
– Так ведь и я не спал! – возразил он.
– Ага, ты думал, если я предложила тебе переночевать, значит, постельное обслуживание входит в счет?
– Ну, не совсем так, но похоже… Ты действительно хотела, чтобы я пришел?
– Честное слово, очень хотела. И ты это понял – уже потом… Когда начал звонить и писать открытки. Угадала?
– Почти.
– Ты знал, что между нами никогда ничего не будет. Так почему же ты хотел привязать меня? Зачем тебе понадобилось это приятельство на расстоянии? Нартов, мы же почти четыре года не виделись! Еще удивительно, что мы узнали друг друга!..
Более нелепого выяснения отношений в моей жизни еще не бывало – надеюсь, что и не будет. Я хотела рассердить его, поссориться с ним, потом помириться, лишь бы заглушить в нем стыдный и унизительный страх.
А между тем улица лишилась домов по обе свои стороны, вместо них выросли деревья, черные и с черной же листвой, которая жесткими вырезными фестонами отчетливо рисовалась на затянувшей темное небо серебристо-молочной дымке. И еще – мы поднимались вверх, и, когда я подняла голову, то увидела – идем к стоящей на вершине холма церкви.
Кресты в ночном небе были неразличимы.
– Нартов, это православная церковь или костел? – спросила я.
– Откуда я знаю…
– Ты атеист?
– Во-первых, атеист, а во-вторых… – он повернулся ко мне, и стало ясно, что страх в нем проснулся. – Нет у нас никаких церквей на горах! Я не знаю, что это за церковь!
– Но ведь гора в городе есть! Я своими ногами проходила мимо! Там еще всякие детские аттракционы и кафе!..
– А наверху – смотровая площадка! И ни хрена больше! Можешь ты это понять?! – тут он опомнился. – Извини. Это действительно не та гора… Ступай назад. Дальше я сам.
– Нет. Раз мне позволили прийти сюда с тобой – то я пойду дальше.
Мне тоже было жутковато. Я страшно хотела взять Нартова под руку и прижаться к нему. Если бы он так целенаправленно не держал дистанцию – и прижалась бы.
– Тебе нельзя дальше.
– Вот когда станет нельзя – меня отсюда выпихнут. А пока можно – я буду с тобой, слышишь? Я до самой последней секунды буду с тобой. Это – единственное, что я могу для тебя сделать. Значит, я это сделаю!
Он промолчал. И мы пошли дальше – вперед и вверх, туда, где приоткрытая церковная дверь была обрамлена желтоватым сиянием.
Там, внутри, что-то происходило, до нас донеслись голоса.
– Отпевать меня будут, – предположил Нартов. – Вот интересно, как это?.. Надгробное слово полагается? Или нет?
– Сейчас узнаем.
Перед самым порогом я перекрестилась на наддверный образ. Нартов застыл в недоумении.
– Мне тоже надо? – спросил он.
– Я думаю, да. По-православному – справа налево. Тебя ведь в православии крестили?
– А как еще? Бабка тайком от родителей в церковь носила.
– А крест, конечно же, не носишь.
– Не ношу…
– Погоди!
Я выпростала свой нательный крестик и, не расстегивая, сняла с шеи цепочку.
– Нагнись – надену.
Он помотал головой.
– Зачем эта показуха?
– Нагнись, говорят тебе!
Он не показухи боялся – а того, что надетая на шею цепочка с крестом упадет сквозь лишенное плоти тело наземь. Он все еще хотел чувствовать себя живым! Ощутимым! Зримым!
