– Хорошо он их столкнул лбами, – заметил мужчина. – Но откуда он знал, что в городке собираются побить камнями женщину? По радио, что ли, услышал?
– По-своему ты прав, это можно сравнивать с радио, – даже не пытаясь объяснить мне это незнакомое слово, ответил Рагуил. – Очевидно, не одна лишь Сусанна была убеждена в своей невинности. Мысли женщины и еще нескольких, кто любил ее и боялся за ее жизнь, создали некое ядро. А Даниил уже начал свое служение, и ядро молитвы, обращенной к Господу, было доверено ему, чтобы он совершил суд. И он совершил суд по закону Моисееву – оправдал женщину и покарал клеветников.
– Что с ними сделали? – спросила женщина, и это меня удивило. Ведь казалось, что она знает о деле Сусанны и старцев.
– Их казнили, – ответил я. – Ведь я судил задолго до Закона Христова. А если бы судил при Законе Христовом – то неизвестно, чем бы это дело закончилось, потому что есть слова, имеющие силу лишь в Его устах…
Архангел покосился на меня – он знал, о каких словах я говорю.
Это было одной из причин моей усталости – то ли от старости, то ли от маловерия, но я не имел силы так повторять Его слова, чтобы люди приняли их вместо суда. Я честно пытался, поскольку не хотел нарушать законов служения, но моя душа не перетекала в эти слова, и я устал, Господи, устал я выплескивать душу в Его словах, дрожа при этом от страха…
Очевидно, Рагуил привел сюда этих двоих, еще не приняв определенного решения. И вот сейчас он это решение принял.
– Расскажи, друг Даниил, – тихо попросил он. – Расскажи про тот день, когда мы вместе шли по Иерусалиму, от Нижнего города ко дворцу Хасмонеев и далее, ты – зримо, я – незримо…
Я посмотрел на него, задавая взглядом все тот же вопрос, что и тогда: знал ли он, какие слова мы услышим? Ведь если он сопровождал меня, не давая мне уклоняться, то имел цель. Вряд ли его целью было всего лишь показать мне издали Христа, хотя бы потому, что я уже видел и слышал Иисуса в Галилее незадолго до праздника Суккот, когда Он еще не решил, идти ли ему в Иерусалим, и отказался было, но потом отправился как бы тайно. Рагуил просил меня следовать за Ним, потому что боялся для Него торопливого людского суда, я же умел говорить с потерявшей разум толпой.
И опять я не получил ответа.
– Я был на той площади, когда к Нему привели блудницу, – сказал я тогда. – Я шел за толпой, а рядом незримо шел Рагуил.
– Где ты был? – удивленно, уже понимая смысл слов, но еще не веря собственным ушам, спросила женщина.
– В Иерусалиме. Толпа была плотной и, я бы сказал, целеустремленной. Ее ядро составляли люди почтенные – книжники из тех, что любят показывать свою ученость, сыновья богатых семей, в белоснежных таллитах с широкой голубой каймой и толстыми кистями по краям. За ними увязался простой люд, а замыкали толпу совершенно растерянные соседи и родственники блудницы. «Если бы она догадалась закричать! – услышал я. – Та, что кричит, борется за свою честь, эта же молчала! И молчание сделало ее блудницей!» Последней шла рыдающая женщина, потерявшая покрывало, и от слез она не разбирала пути, а вела ее сестра, тоже плачущая. Я понял – вот мать блудницы…
Я вдруг сообразил, что отвлекся от главного. Женщина глядела на меня огромными глазами – и вдруг, подойдя, опустилась на колени. Она поверила наконец, что речь пойдет о Нем.
Мужчина стоял, насупясь. Он еще не понимал смысла моего рассказа.
– Рагуил провел меня туда, где сидел на камне Он, рядом же стояли двое юношей, слушали Его тихую речь и следили за Его перстом, а он рисовал на песке фигуры, которые, очевидно, были необходимы для понимания, – сказал я и вспомнил очертания: круг, пересеченный линиями, две из которых образовали косой крест, и буквы «ламед» и «вов», вписанные в образовавшиеся треугольники. – Фигуры эти очень не понравились книжникам, но они пришли сюда не пререкаться из-за мелочей, а расставить Ему ловушку. Они хотели заставить Его пойти против закона Моисеева. Они придумывали эти ловушки с усердием, достойным лучшего применения…
Вспомнив былое, я невольно усмехнулся. Усердие в конце концов погубило их – вытребовав распятия для Иисуса, они своими руками обрушили свой великолепный храм, куда и сам я не раз приходил на Пасху.
– Так, привели блудницу – а дальше что? – вернул меня к рассказу мужчина. И вдруг я ощутил зависть к нему. Мы трое – Рагуил, женщина и я, – уже слышали те Его слова, уже в жизни своей руководствовались ими, как умели, ему же только предстояло услышать и принять…
– Ты что, Евангелия не читал? – возмутилась женщина, но Рагуил не допустил дальнейших выпадов, а смешно погрозил ей пальцем.
Исказился мир, подумал я, если женщина упрекает мужчину в незнании Писания… Но следовало продолжать.
– Толпа остановилась. «Сейчас Он изречет Свое решение, – сказал Рагуил. – Учись, пока не поздно. Не так уж много Ему осталось судить на земле…» – «Разве Он пришел, чтобы судить?» – спросил я, поскольку знал, какие слова уже были сказаны: «Ибо не послал Бог Сына своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него». «Он пришел, чтобы научить», – ответил мне на это Рагуил. «Знает ли он, что в толпе может не оказаться ни одного ученика, чтобы понять смысл урока?» – спросил я со вполне понятной горечью. Ведь я своими глазами видел и своими ушами слышал, как люди внимали притчам – и не понимали их смысла. «Знает. Но знает также, что ты где-то поблизости», – сообщил мне Рагуил. И тут книжники выпихнули вперед блудницу – совсем молоденькую, лет пятнадцати, не более. «Учитель! – поднятой рукой усмирив шум, обратился к нему старший из книжников, осанистый и седобородый. – Эта женщина взята в прелюбодеянии. Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями. Ты что скажешь?»
И вновь перед моими глазами возникло лицо, склоненное, полузакрытое длинными русыми волосами, разобранными на прямой ряд и свесившимися вдоль щек. На первый вопрос Он не ответил, а продолжал рисовать.
Мужчина явно не знал этого, и я описал, как книжники спросили дважды и трижды, как из толпы услужливо сообщили подробности прелюбодеяния, как, внезапно осмелев, закричала и попыталась пробиться к дочери мать, но ее поймали в охапку и не пускали сильные мужчины. Я говорил – и все отчетливее видел это утро, и полосатые груботканые плащи, и белые платки мужчин, намотанные на головы до самых бровей, и взлетавшие при взмахе рук пронзительно-голубые, более яркие даже, чем небо, полосы на белых таллитах, и зажатые в кулаках острые камни, только лиц этих людей я не видел, потому что они были сейчас единой толпой, толпа же безлика, она – зверь, и тогда, в Галилее, я, следуя за Ним по приказу Рагуила, говорил с Иоанном и употребил это сравнение. «Зверь», – повторил Иоанн, и в тот миг видел внутренним взором нечто ужасающее. Потом Иоанну было откровение, и страшный лик Зверя с его легкой руки сделался образом сатанинского богохульства.
– Продолжай, друг Даниил, – попросил архангел.
– И Он наконец сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень. Он сказал это негромко и спокойно, как отвечает разумный отец детям, что отвлекли его своими детскими заботами от важного дела. И опять, наклонившись низко, писал на земле, а двое юношей, видя его неколебимое спокойствие, нагнулись, чтобы лучше разбирать написанное. Толпа замерла. Эти люди долго бы простояли в изумлении, но у одного хватило ума бросить камень наземь и, сопроводив его словом, которое я повторять не стану, удалиться большими и быстрыми шагами.
– И все остальные тоже разбежались, – кивнул мужчина. – Обычное дело.
– Иные разбежались, а иные уходили медленно, все еще сжимая камни, – возразил я. – Но любопытно, что все эти люди молчали. Он пробудил в них мысль, и мысль малоприятную… «Его суд краток, – сказал мне Рагуил. – И Он знает, как быть с теми, кто взял на себя право судить злобно, пусть даже по древнему закону. Но это еще не все».
– Да, оставалось главное, – подтвердил Рагуил.
– Перед ним осталась стоять только женщина, которую обвиняли в прелюбодеянии. Она стояла, освещенная горячим солнцем, совсем одна, даже ее мать и тетка боялись подойти к ней. Тогда Он поднял голову. И взгляд Его был таков, что женщина закрыла лицо руками. Очевидно, она была виновна не только в том, что не закричала. И она видела, что Ему это известно. Она ждала кары более суровой, чем каменный
