Хай бывает разного калибра, это уж как получится. очевидно, мне удалось шарахнуть главным калибром — даже Нелегкая еле на ногах устояла. Я же повернулась и пошла прочь.
Места эти были мне знакомы — тут в двух километрах от шоссе имелось единственное чистое озерцо на всю округу. В свое время оно полюбилось всяким важным шишкам и они облепили его со всех сторон дачами. Так оно и уцелело. Простой человек мог подобраться к озерцу только с одной стороны, узкой дорожкой между глухим забором и яблоневым садом, о которой знали немногие.
Сентябрь — как раз яблочное время. А поскольку нет ничего слаще ворованных яблок, я решила заесть ими тоску-печаль. Даже не выходя на шоссе, а представив себе карту города с окрестностями, я проложила верный маршрут и вышла к началу той дорожки.
Премилое дело — залезаешь в яблоню, как в шатер, по низким веткам в два шага добираешься до края кроны и выглядываешь из нее… Но это уже было однажды. И вспоминать тот ночной яблокопад я не хотела. То есть, голове вспоминать вроде запретила, а ноги сами вывели на озерный берег.
И вывели очень вовремя — навстречу мне из воды шел голый человек.
Я присела за кустом на корточки, потому что разбираться ночью на пустом берегу с голым мужиком атлетического сложения — задача выше моих сил.
Он выбрался и, подобрав полотенце, стал растирать плечи и грудь, бормоча невнятицу. Вдруг запнулся, наклонился, подхватил с земли тетрадку, поднес к самому носу — и, чтоб я сдох, что-то такое в ней разобрал!
— Ай вонт эни джоб! — произнес он. — Ай эм э киллер! Ай кэн уэнг! Ай вонт эни джоб, ай эм э киллер, ай кэн уэнг… Ай эм фром Раша, ай вонт эни джоб…
Голый мужик зубрил английский язык, но уж больно специфически. Я поняла, что нужно уходить на четвереньках, постепенно наращивая скорость. Надо же — киллер! А вдруг он, закалив свой организм купанием в холодном озерце, вздумает попрактиковаться, чтобы не утратить навыков?
— Ай спик инглиш э бит, — задолбил он следующий кусок из тетрадки. — Май нэйм ис Кон-дрэ-тай… Тьфу!.. Ай спик инглиш э бит…
Кондратий?!?
Я выскочила и в два прыжка оказалась рядом.
— Кондраша! Милый! Воплотился!
— А я и не развоплощался вовсе, — удивленно отвечал он. — А ты — кто?
— Да своя я, своя! — тут до меня дошло, что заклинания наши доморощенные ни при чем, а Кондратий действительно один из немногих уцелевших. И память наконец-то извлекла из щелки между извилинами нужную картину — Авось и Кондратий вдвоем на пустой горе…
— Погоди, оденусь, — он поднял свою невообразимую зеленовато-серую хламиду с пуговицами, пряжками, застежками, молниями, торчащими из прорех шарфами и галстуками.
— Кондраша, милый! — совсем ошалев, повторяла я. Страшно хотелось пожаловаться на несправедливость этой ночи, на Авося, так некстати потерявшего сознание, на двух воплощенных дур!
Он взял меня за плечи.
— Сколько живу — ни разу никто милым не назвал!
В голосе было подозрительное счастливое изумление…
— Ты даже не представляешь, как я рада, что ты есть!
— А не боишься, что вот возьму да и хвачу? — спросил он. — Меня же все боятся!
— А с какой стати тебе меня хватать?
— А с какой я вообще это делаю? Надо — и хватаю! Точно — не боишься?
— Кондраша, вас там мало уцелело, что уже не до страха.
— Ну, коли так — пойдешь за меня замуж?
Передо мной стоял здоровенный, сильный, норовистый, уверенный в себе мужик, который к тому же намылился за границу, и при теперешнем раскладе может там зарабатывать хорошие деньги.
А почему бы и нет?!?
Глава девятая И на старуху бывает проруха
— Кондратий, это не английский язык, это черт знает что, а не язык, — пыталась я внушить своему будущему эмигранту. — Ты по-английски не киллер, ты — апоплектик строук!
— Кто?! Апо — что?!
— Апоплексический удар — вот ты кто. А не киллер с пистолетом.
Разговор этот, естественно, зародился, когда мы перебили сон страстными объятиями, а теперь лежали рядом и глядели в светлеющее окошко. Причем я чувствовала себя как в Версале: кругом мебель в стиле рококо, картина с голой Венерой, парчовые шторы и прочие приметы королевского быта. Версаль объяснялся просто: Кондратий нанялся караулить богатую дачу. Конечно, ему выделили каморку, но нас ради такого случая занесло в хозяйскую спальню.
— И имя тебе нужно бы нормальное, в Америке твоего имени просто нет. Ну, скажем, Коннор…
— Ты же знаешь, что я могу быть только Кондратием. Иначе меня вообще не будет!
— Им этого не объяснишь!
Большой хозяйский англо-русский словарь мы подтащили поближе к постели, и я в него полезла. Самое близкое к «Кондратию» слово оказалось «кондор».
— Да ты в своем уме, жена? — возмутился он. — Назовусь кондором — а по мне перья пойдут?!
Жена! И точно — есть женщины, которые могут выйти замуж только за апоплексический удар, на худой конец — за шаровую молнию.
— Можешь назваться вообще Кэнди. Конфетка то есть…
Он расхохотался.
— Вот был бы Фома — он бы подсказал…
Уже не в первый раз я слышала это имя.
— Можно подумать, Фома знает английский.
— Ты не знаешь Фому…
— Но Фома вряд ли собрался бы в незнакомую страну, никого там не имея…
— А Макар? — спросил Кондратий.
— Ты уверен, что он там?
— Если у него голова на плечах имеется — значит, там. Здесь-то и хватает мест, куда он телят не гонял, да где телята?!? А там — штат Северная Дакота, настоящие ковбои, там бы он прижился… Я его там сыщу, он мне устроиться поможет.
— Ну а если у них, у америкашек, свой какой-нибудь кондрашка имеется?
— Я с ним живо управлюсь.
Я посмотрела на него — то есть огладила взглядом с головы до ног и обратно. И поняла, что американскому кондрашке против нашего не устоять. Силища из него так и перла.
Ощутив голод, мы вылезли из постели и попробовали одеться.
— Неужели у тебя ничего поприличнее нет? — спросила я, удивляясь, как он не запутается в своей хламиде.
— Это — рабочая одежда. Я же когда хватать иду — к каждому в ином образе являюсь, — объяснил Кондратий. — К иному только при галстуке и приступишься. Тут у меня — все, что нужно! А теперь объясни толком — что у тебя такого стряслось, если ты ночью к озеру топиться побежала.
— Я?! Топиться?!
А ведь он по-своему был прав. Выскакивает из прибрежных кустов заполошная баба, чуть не плачет, потом в любви объясняться начинает — это без вариантов!
Взяв себя в руки, я коротко ему рассказала, как связалась с Авосем, как мы додумались до заклинания воплощения, и что из этого вышло.
— Кривая да Нелегкая? Нашли же, с кого начинать! — и крепко задумался Кондратий, не забывая закидывать в рот здоровые куски яичницы.
