я, простофиля.
— Ты же слово ювелиру дал, — напомнила старуха.
— Со словом все в порядке, я обещал, что сохраню ее и не разбазарю. А где я ее лучше сохраню, чем у тебя в сундуке? Мне же от нее никакой пользы, даже самое крошечное колечко я продать не имею права.
— Вот тоже сторожиху нашел… — хмыкнула она. — Ну, а если я цену назначу?
— Назначай, — без особого восторга сказал Жилло.
Старая ведьма потупилась и стала перебирать бахрому древнего клетчатого платка.
— Нравишься ты мне… — вздохнула она.
— Ой!.. — восхищенно ахнул Мак. — Ну, ну!.. Ну, слов нет!
— И выхода нет, — напомнил ему Жилло. — Ты как, бабка, хочешь? С официальным бракосочетанием? Или попросту?
— Ты помешался, студиозус, — заметил с постели Мак. — Бабушка у нас, конечно, прелесть, но, прости, разница в возрасте. И ты у нее будешь не первый — это тебя не смущает?
— Перестань валять дурака, Мак! — рявкнул Жилло. — Я поклялся честью, что сберегу коллекцию! Ты можешь это понять или не можешь?
— Честь, выходит, дороже? — спросил Мак. — Что же это за штука такая — честь?
— Ты еще молод, чтоб помнить, — отрубил Жилло, совершенно не желая объяснять моряку то, чего и сам не знал. Он понимал, что клятва честью святая клятва, и только. А слова толковать — для этого умные люди есть, вроде думского лекаря, будь он неладен!
— Ну так вот, — вернула его к действительности тетка Тиберия. Помогу я тебе в Коронный замок пробраться и коллекцию спасти. Но должен ты мне за это услугу оказать. Дам я тебе варева горшок — вот и передай его той красавице, которую я тебе в блюдце показала.
— Неде, что ли? — обрадовался Жилло.
— Неде. Скажешь, что варево — пернатое, и что его на всех хватит. Привет от тетки Тиберии передашь. Тебе я тоже малость отолью в пузырек. Как знать — может, пригодится?
— Ладно, с радостью передам. Ну, собирай меня тогда в дорогу, что ли?
— Погоди, это еще не все. Слушай, дружок. И ты, Мак, послушай, будешь хоть знать, кто тебя клыками вспорол. Зовут его Озарук…
Старуха задумалась.
— Даже и не знаю, как вам про него объяснить. Он не просто злюка, нет… Ему непременно нужно властвовать. Хоть страхом, хоть злодейством! Лишь бы власть ему принадлежала. Лишь бы под его дудочку все плясали. Время от времени Премудрое Светлое воинство магов, есть такое воинство, ему укорот дает. Но вот не уследили — додумался Озарук до равнобесправия. Равнобесправными-то командовать легче. Хотите верьте, хотите — нет, но засел он много лет назад в Равноправной Думе. Имя с фамилией себе изобрел, ну там славное прошлое… Как хочет — так и вертит Думой. А поскольку у него впереди еще несколько веков, он и не торопится. Понемножку повальное равноправие внедряет. То с одного боку, то с другого.
— А Дума? — удивился Мак. — Разве она не понимает? Разве не видит?
— Я этого Озарука не первый год знаю. Рожа у него, Жилло, отвратная дальше некуда. Но он на людей чары напустил и их удерживает постоянно вот его и видят таким, каким ему хочется. Совсем эти чары разбить хлопотное дело, но на минутку можно. И средство простое. Слушаешь?
— А что мне еще остается? — буркнул Жилло.
— Имя связано с сутью, это один из законов магии. Духи повинуются тому, кто называет их имя и имя знака, которому они подвластны. И имя «Озарук» неразрывно связано с сутью этого мерзавца и сукина сына! — бабка, разгорячившись, треснула кулачком по столу. — Так вот, если громко назвать его по имени, чары ненадолго спадут. Ты скажи ему, Жилло, примерно так: я знаю твое имя, тебя зовут Озарук, слышишь, тебя зовут Озарук! Повторяй это громко, как только сможешь. Он утратит власть над своими чарами и покажет свое истинное лицо!
— Кабанье?! — вдруг сообразил Мак.
— Нет, кабаном он становится для развлечения, что ли… Когда на охоту выходит, когда ему опасность угрожает, хотя за последние сто лет не было подходящей опасности. И не в Коронном замке он будет свинячий образ принимать. Ладно, вижу, ошалели вы, ребятки, от всех моих новостей. Пойду-ка я варевом займусь. А потом и тобой, дружок Жилло.
— Ты ей только про женитьбу не напоминай!.. — шепнул Мак, видя, что старуха занялась у очага. Но Жилло от одной мысли, что наперекор всему встретится с Недой, совсем в изумление пришел. Сел он на стул трехногий, насколько мог, развалился даже на этом стуле. Все скверно, все ужасно, братцы-воришки попались, коллекция в опасности, кабан-оборотень Мака подрал — а ему, видите ли, Неда мерещится. И как только старуха про нее разведала?
— Сел? Вот и ладно, — сказала тетка Тиберия. — Теперь, что бы я ни делала, сиди тихо, кротко, по- голубиному, не дергайся, не ругайся!
Вытащила она из сундука преогромную шкатулку, раскрыла, расковыряла, достала тряпочки какие-то. Одну посмотрела на свет, ковырнула в ней раза два ножницами, пригляделась, еще два раза ткнула, а напоследок и вовсе дырочку аккуратно вырезала.
— Годится, — говорит, — а теперь терпи!
И берет эта старая ведьма кисть, и макает ее в один из тех горшков, что тихонько кипят на краю плиты, и мажет Жилло по лицу! А когда он вскакивает, накладывает на обожженное лицо тряпочку, крепко прижимает и силком обратно усаживает.
— Не дергайся, пока не схватилось! Терпи, сказано! Мужчина ты или кто? И руками раньше времени не лапай!
Делать нечего — сидит Жилло, терпит, боль понемногу уходит. А старуха зеркальце со стенки снимает.
— Вот, — говорит, — порадуйся! Ни одна собака не признает!
Из зеркала рожа таращится. По виду — лет на сто восемьдесят восемь. То есть, морщин разнообразных, пятен, бородавок старческих, шрамов, седой щетины — на трех почтенных городских нищих с избытком хватит.
— Я это, что ли? — удивился Жилло. — Ну, хорош! Теперь только малых детей пугать…
— Для меня ты и такой хорош, — снова потупившись, заявила бабка.
— Так ты для себя старалась?!
— Для обоих, — отрезала она. — Вернешься из Коронного замка — тогда об этом и поговорим. А пока привыкай — хромать учись, кряхтеть, ну, чтоб все как полагается!
Пока Жилло хромать и кряхтеть учился — Мак чуть живот не надорвал. Старуха на него прикрикнула — раны чуть затянулись, а он так и скачет по кровати! А тут еще Дениза дочку прислала — узнать, что там Жилло в блюдце увидел и как решил своим имуществом распорядиться.
Вошла девица — Жилло только вздохнул горько. Когда рыдала она у Денизы на постели — хоть и в слезах, а была красивая, платьице милого цвета, кружева на рукавчиках, как две юбочки. И кудри светлые из-под чепчика… А теперь стоит непонятно кто — платье коричневое, под самое горло, фартук серый, длиннее платья, туфли — ну, как будто с городской свалки. Волосы, разумеется, под косынку убраны, ни прядки на лбу. Понял Жилло, почему это Эммелина так рыдала и убивалась.
Она его, конечно, не узнала, да и старуха дала ему знак — не высовывайся. Зато нежданно-негаданно Мак заинтересовался. Приподняться на локте решил — и схлопотал за эту отвагу. Резанула, видно, грудь свежая рана — так и грохнулся обратно на подушки.
Тетка Тиберия велела ей мать позвать — мол, дело серьезное. А девочка стоит, смотрит на моряка и не дышит. Никогда Жилло понять не мог, что в этих моряках такого завлекательного — вроде бы и лежит чуть не при смерти, а все равно девчонка от него глаз отвести не может.
— Смотри ты, — заметила тетка Тиберия, — а ведь они друг дружке по душе пришлись!
От этих слов Эммелина смутилась и убежала, а в Мака словно бес вселился — кто, чья да сколько лет! Объяснили ему Жилло с бабулей, что еще маленькая, всего четырнадцать. А он обрадовался.
— Вот и замечательно! — говорит. — Капитан обещал через три года меня первым помощником
