– От Хью Зеленой Ветки, – сказал вожак. – Но это те самые лук и рожок! Других таких нет. Если меня подстрелят, я их передам Черному Джеку.
– Твой рожок сейчас у меня, – и Люс положила руку себе на грудь, где под тонкой замшей топорщился сигнальный рожок.
– Это не мой, я взял его для юного лорда у Гарри Кочерыжки. Мой – всегда при мне. А может, Робина подстрелили слуги короля, или люди шерифа, или его выдал какой-нибудь предатель. А то и женщина…
– Почему же тебе дали это имя?
– Наверно, потому, что люди не очень разбираются в наших лесных делах и не знают, кто из нас жив, кто помер, а кто состарился и ушел. И они считают – раз сорок лет назад ватагу водил Робин Гуд, то он и теперь – самый меткий стрелок и самый выносливый бегун. Пускай зовут! Если Робин Гуд был таким замечательным стрелком и таким лихим вожаком, то для меня носить его имя – честь, правда?
– Честь… – отвечала Люс и больше уж не задала ни одного вопроса.
– Как странно, – заметил Том. – Мы с тобой все время говорим то о схватках, то о засадах, то об оружии…
– А о чем бы ты хотел? – выпустила колючки Люс. – Рассуждать с тобой о нежных чувствах я не стану. Спасибо, твое мнение о себе я уже слышала.
– Я никогда не думал, что смогу полюбить такую худышку, – признался Том. – По мне, это все равно, что с мальчишкой обниматься. Пусть итальянцы своих мальчишек любят! У нас этому их пороку не место. Но вот смотрю на тебя – и сам не понимаю, что меня к тебе вдруг потянуло. Или наконец-то я разглядел тебя?
– Чего тут разглядывать? – не унималась Люс. – Ни грудей как две ковриги, ни бедер в три обхвата, ни задницы как круп графской кобылы!
– Сердись, сердись, – усмехнулся стрелок, – имеешь полное право! Да, всего этого у тебя нет и не предвидится, и все же моя тяга к тебе все сильнее… А ведь вроде и выпил немного… Что ты со мной сделала? Может, ты действительно ведьма?
Люс фыркнула – за привидение ее сегодня уже принимали. Вдруг она услышала шорох веток и шаги.
– Прячемся! – шепотом приказала она. – Там кто-то идет! Не хочу, чтобы видели, как мы с тобой обнимаемся!
Конечно, можно было просто встать вдвоем за толстый древесный ствол и затаиться. Но Люс с такой запланированной неловкостью присела за кустом шиповника и потянула за собой вожака, что он сразу же растянулся на траве, а Люс совершенно естественно прилегла рядом с ним.
Мимо прошли, пытаясь беседовать, Серебряная Свирель и кто-то из стрелков. Закутанный в зеленый плащ до ушей стрелок соловьем разливался, а она отвечала коротко, потому что еле начала осваивать язык, и по ее голосу Люс поняла, что сумасбродная певица еще ничего не решила, а ухажеру грозит суровый конфуз. Свирель искала в этой жизни не любви, а побед, и удивительно, что Люс слишком поздно поняла основной элемент ее характера.
– Лежи, лежи, – прошептал Том, когда она попыталась приподняться на локте. – Хочешь, я подстелю тебе свой плащ?
– Подстели, – согласилась Люс. – И сам тоже не лежи на сырой траве, простудишься.
– Такого еще не бывало, чтобы лесной стрелок простудился, – усмехнулся Том и расправил знаменитый зеленый плащ.
– И все-таки, – устраиваясь в его объятиях поудобнее, продолжала язвить Люс, – как это ты можешь обнимать тощую женщину? Уму непостижимо! Тебя же ватага засмеет! Или сердце все-таки не считается с глазами? А может, ты и вовсе поумнел?
– Наоборот, – серьезно отвечал стрелок, распутывая тесьму, стягивающую ворот грубой рубахи. – Я будто пьян… Хотя пил только эль! И то немного, кувшина два всего. Должен же хоть кто-то в ватаге всегда оставаться трезвым. И проповедовать молодцам воздержание я тоже не могу, я не отец настоятель, а Шервудский лес – не обитель…
– Так что же с тобой происходит? – не унималась Люс.
– Это как во сне – делаешь то, чего не хочешь и не должен делать, и сопротивляться бесполезно. У тебя бывают такие тяжелые сны?
– Значит, тебе хочется проснуться? – Люс сама справилась с заевшим узлом тесемки и положила руку на грудь вожаку. Сильное, крепкое и горячее тело, которое она ощутила под рубашкой, вызвало-таки в ней прежнюю бурю эмоций, но был во всем этом какой-то странный привкус – не приятный и возбуждающий, как солоноватость пота на гладкой коже, которая дразнила ей язык и губы при поцелуях, которая разжигала жажду, а совсем другое…
Как будто оба они были заняты чем-то ненастоящим.
У Люс произошло раздвоение рассудка и тела – тело принимало ласки и возвращало их вдвойне, а рассудок как будто молотил крохотными кулачками в запертую дверь, вопя, что все это – неправда!
А Том, сорвавший с себя рубаху, был-таки невыносимо хорош собой! Широкие, мощные пласты мускулов на груди и невесомые, щекочущие, шелковистые волоски на самой ее середине, с которыми хотелось играть губами, и атласная кожа плеч, и крепкий подтянутый живот, и руки, на которых красиво круглились бицепсы, трицепсы и мелкая мускулатура предплечья, – все это, несомненно, было бы просто ослепительным при дневном свете. Но когда Люс ласкала это тело в полном мраке, ей вполне хватало осязания, и она жалела лишь о том, что их кожа не может расплавиться, как будто только это мешало полному слиянию тел…
– Неправда! – взывал рассудок. – Это все наделал индуктор Мэй-Аларм!
– А пошел бы ты!… – сказала рассудку Люс. Она взяла руку Томаса-Робина и стала водить ею по своему телу – потому что он, как ни странно, не слишком опытный, еще не знал тех законов, по которым волнуется и радуется женское тело.
Но в конце концов вожак понял, чего от него хотят. И когда он наконец стал понимать тайны ее тела, Люс совсем потеряла голову и, целуя его руки, мысленно умоляла,чтобы он поскорее приблизился к ней так, что теснее не бывает…
У Тома были неплохие задатки – и нежность, и фантазия проснулись в нем, хотя было непонятно, кто их разбудил, Люс или индуктор. Люс даже удивилась – она ждала бури и натиска, прекрасной мужской ярости, а этот красавец-атлет целовал ее ноги, зарывался лицом в ее еще сомкнутые бедра и шептал такие слова, что сердце Люс замирало и вдруг начинало биться с сумасшедшей скоростью.
Уж слова-то индуктор не мог ему продиктовать…
– Ты любишь меня? – спросила Люс, потому что все другие понятия внезапно забылись напрочь, а ей хотелось услышать его голос… его признание!…
– Люблю… хотя и не понимаю, как это случилось, – отвечал Том, поднимая голову и откидывая спутавшиеся длинные волосы. – Люблю, но как будто наперекор себе. Когда я целую твою грудь… твою упругую грудь… мои пальцы ищут чего-то еще… Прости, со мной творится что-то странное…
– А не чувствуешь ли ты боли в спине? Ну, между лопаток? – вдруг спросила Люс.
– Ерунда, – беззаботно отвечал вожак. – Это какая-то лесная нечисть сквозь камзол и рубаху прокусила. Хуже овода… Да что мы о всякой чепухе?… Какая ты тонкая… Тебя можно охватить пальцами одной руки…
Он и попытался – но ничего, естественно, не получилось.
– Вот видишь! – воскликнул рассудок. – Это все индуктор виноват! Это не ты, твоя грудь, твоя кожа, твои волосы, твой запах – а черт знает что на молекулярном уровне!
– На моем молекулярном уровне! – возразила ему строптивая Люс.
– Ловко тебе отомстила Мэй-Аларм за своего поэта… – вздохнул рассудок. – Ладно, я умолкаю, а ты – как знаешь.
И тем не менее он всего лишь затаился в засаде, и Люс понимала, что не так-то просто будет от него избавиться.
Люс стряхнула с себя руки Тома и вскочила на ноги.
– Постой! – Том успел обнять ее за колени. – Ты как горящая свеча! Твои волосы светятся!
– Будь ты неладен… – пробормотала Люс, потому что примерно такие же штуки говорил ей совсем недавно юный лорд – будущее угрызение ее совести на ближайшие две недели.
– Ты заколдовала меня, да? – спросил Том. – Ты дала мне выпить приворотного зелья?
