Как видно, мы выбились из графика. Она поднесла Иманту циферблат под самый нос и, не найдя, видно, более весомого аргумента, потыкала ногтем в стеклышко с магическим «т-т-т!»
Имант посмотрел на меня с явным сожалением.
Но Степашина уже была у двери, уже впускала первую страдалицу, а мне показывала рукой, чтобы я выметался. Что я с радостью и сделал.
Она вышла со мной вместе и отвела на лестничную площадку.
– У нас очень мало времени на прием, а очередь – сами видите.
– И что – каждый день так?
– Трижды в неделю.
И она рассказала, что после ее статьи об Иманте редакцию завалили письмами и оглушили звонками. Пришлось устроить для жаждущих прорыв в будущее. Кроме того, Имант по фотографии определяет, где находится оригинал, жив ли, а если жив – то скоро ли помрет…
Беседуя, она часто поглядывала в окно. И все же проворонила нужный миг. Что-то там, на улице, появилось – более опасное, чем моя магическая четверка.
Негромко ахнув, Степашина ворвалась в коридор, растолкала жаждущих прорыва и распахнула дверь в кабинет. После чего объявила, что на сегодня прием завершен – продолжение послезавтра в то же время! Из кабинета вышла крайне недовольная посетительница, которой Леонтина прямо на ходу вернула деньги, и последним его покинул величавый Имант. Его Степашина с Леонтиной подхватили под руки и впихнули в какой-то закоулок. А женщины всей отарой поспешили вниз по лестнице.
– Что тут за сумасшедший дом? – раздался звучный, выразительный, хорошо поставленный женский голос. – Наталья! Опять тут духов вызывали?
Пробиваясь сквозь толпу, наверх поднималась высокая женщина в белой шляпе.
Я в какой-то мере эстет, но не просто эстет, а с научным фундаментом. Васька этого не понимает. Я осмысляю цвет и его вибрации. А Васька говорит, что в лилово-розовых штанах на улицу выползают исключительно гомосексуалисты. Объяснить ему, что лиловый цвет свойствен самой высшей чакре и рождает просветление, невозможно.
Так вот, на этой женщине была белая шляпа с лиловой лентой, завязанной сзади большим симметричным бантом. И я сразу понял, что передо мной – Настоящая Женщина. С подлинным пониманием. И с немалым мужеством – надеть такую шляпу значит привлечь к себе взоры всего встречного мужского населения города, а это чревато.
– Опять клуб самоубийц возродился? Или это общество садоводов, выращивающих мандрагору? – продолжала громко и не дожидаясь ответов спрашивать Настоящая Женщина. Теперь уже было видно, что она в белом костюме, высокая, статная, приметная. – Наталья! Или это прошлогодние охотники за летающими тарелками?
Тут она достигла второго этажа, вошла в коридор и увидела распахнутую дверь кабинета.
– Опять у меня? Ну, кончено, лопнуло мое терпение! Я, конечно, гуманна, но не до такой же степени!
Она прошла мимо меня, приняв, как видно, за охотника, или самоубийцу, или садовода, или вообще не заметив. А я посмотрел ей вслед и обнаружил, что юбка белого костюма коротка до изумления. И ноги, которые она открывает, тоже изумительны. Не тощие конечности местных моделек, у которых самая широкая и увесистая часть ноги – колено, а Настоящие Ноги. Изысканные. Безупречные. С высоким подъемом, точеной щиколоткой, узким коленом, подтянутые, знающие секрет Настоящей Походки.
– Если в моем кабинете еще раз устроют коммерческий цыганский шабаш, я даже не буду туда входить, а сразу вызываю милицию! – пообещала Великолепная Женщина и, решительно шагнув в этот самый оскверненный кабинет, захлопнула за собой дверь.
Из закутка появилась физиономия Степашиной. Журналистка испуганно посмотрела на дверь, на меня, и приложила палец к губам.
Далее мимо меня проследовала уникальная процессия. Впереди на цыпочках кралась маленькая кругленькая Степашина. За ней, тоже стараясь не греметь и ссутулившись вопросительным знаком, продвигалась тощая, как смерть, Леонтина. А уж за Леонтиной вальяжно выступал Имант.
По-моему, он так и не понял, что произошло.
Я пристроился в хвост этого безмолвного шествия и вместе с ним вышел на улицу.
Тут Степашина обрела дар речи.
– Я тебе говорила, что у нее терпение на исходе! – напустилась Наталья на Леонтину.
– Но ей же сперва все это понравилось! – самым что ни есть убедительным голосом простонала Леонтина. – И куда же нам теперь деваться?…
– Понравилось! – явно сделав выбор между глухонемым пророком и собственным разъяренным начальством, отвечала Степашина. – Кому понравится, если трижды в неделю такие нашествия! И в собственном кабинете!
– Мы же с утра!
– А если ей вдруг захотелось поработать в тишине именно с утра?
Я по финансовой части человек более чем девственный, но догадался: за любое другое помещение, во-первых, пришлось бы платить, а во-вторых, территория редакции «Отчего дома» почему-то считалась безопасной для Иманта.
Я вспомнил Астралона…
Неладно что-то было в наших магических кругах!
Кончилась дискуссия тем, что обе дамы вошли в «second hand» и принялись делить добычу. Быстро и весьма профессионально. Они думали, что их с улицы не видно, потому что витрина занята бальным нарядом конца пятидесятых, чтоб не соврать, годов. А оказалось – таки видно…
Наверно, живи я в пещерном веке, помер бы с голоду. Я бы исправно вместе с прочими мужами загонял мамонта в ловушку и метал в него булыжники (моя бедная голова – целая картинная галерея, причем картинки – из всевозможных учебников истории). Но когда пришлось бы с дубиной в руке доказывать свое законное право на мамонтову ляжку – я бы, наверно, самоустранился, объяснив соплеменникам, что сие ниже моего достоинства…
– Т-т-т! – сказал мне Имант. И ободряюще улыбнулся. Мол, четыре крупные неприятности, или четыре года без гроша за душой, или четыре тещи, или четыре судимости – это все ерунда!
Дверь магазина отворилась, обе дамы вышли.
И тут же их нагнал мужичок с пакетом. Скучный такой мужичок, весь, надо полагать, сэкондхэндовский.
– Вот, забыли, – сказал он Леонтине.
– Спасибо, – с тем пакет был принят, но мужичок не вернулся, а остался стоять в дверях, как бы ожидая событий. Я подумал – ну вот, дожили, мужчины в лавчонках продавцами служат!
Я был в «second hand» не так давно, искал стильную рубаху под лиловые джинсы. И меня потряс ящик с бюстгальтерами. Оказывается, когда приходит контейнер с товаром, хозяева магазина сами не знают, что там внутри. На сей раз они рассчитывали получить как раз рубахи, а получили вот это безобразие. Посреди магазина был выставлен ящик в два кубометра, не меньше, мне по пояс, и толпа женщин усердно в нем ковыряясь, вытаскивая добычу с такими воплями, что мне представилась Вальпургиева ночь на Лысой горе.
– Я пойду, – Степашина всем видом показывала, что отправляется к Ксении на растерзание. Но Леонтина никакого сочувствия не выразила. Она даже напустила на лицо обиду, как будто редакция была обязана предоставлять им с Имантом приют для пророчеств и не выполнила своих законных обязательств.
Мне бы тоже следовало пойти вслед за Степашиной.
В том, что я задержался, был некий мистический смысл.
К дверям редакции подошел мужчина, из тех, кого называют видными. Был он в черной рубахе, расстегнутой до пупа, в обтягивающих штанах, выпущенных поверх сапог-»казаков», коротко стриженый и с неподвижной крупной физиономией.
– Т-т-т-т! – лупя меня ладонью по спине, затарахтел цыган. И тут же стал отмахиваться от этого пришельца.
