– Все это мне понятно, – сказал старичок. – Парень ввязался в интригу! Если он просто бестолковый курьер, а корзина с фальшивыми ассигнациями – всего лишь подарочек от Бонапарта, это – одно. Но ежели он гонец, посланный к заговорщикам, как выгодно его преподнести господину Эссену, так это совсем другое… Господину Эссену, пожалуй, будет полезно, если паренек вовсе не найдется. Сие будет означать, что он – шпион опытный и с дарованиями…
Рубцов негромко рассмеялся.
– Скинуть надо дурака Эссена, – попросту сказал он. – Теперь уж он вовсе в собственной глупости расписался. И чтобы государь прислал сюда кого поумнее. Воспользоваться всей этой историей с пожаром – и скинуть к чертям собачьим!
Мач услышал шаги – Рубцов подошел совсем близко к конторке.
И вдруг наступила тишина.
– Когда вы сделали этот рисунок? – быстро спросил Рубцов.
– С утра, пожалуй… – помолчав, сказал господин Бротце.
– Я его забираю! Давно?
– Трудно сказать…
– Да знаете ли вы, кого изобразили? Где, как вы это сделали?
– Я встретил паренька на улице, привел домой…
– Вам цены нет, Иван Христофорович! – воскликнул Рубцов. – Теперь по этому рисуночку мои ребятки живо его сыщут! Честь имею!
Шаги пронеслись к двери.
Господин Бротце заглянул за ширму.
Мач стоял ни жив ни мертв.
– Если бы он меня спросил, куда этот паренек подевался, я бы не смог ему солгать, – старичок сделал округлый жест, как бы приглашая парня вылезать из укрытия. – Но я старый человек… и я слишком много печальных историй мог бы рассказать… да… Всякий раз ждешь, что новый правитель будет лучше, добрее, справедливее старого. А получается, как у Эзоповых лягушек… Просили у Юпитера царя – и он сбросил им в болото чурбан. Попросили другого – поумнее, подеятельнее, повеселее. Юпитер послал им аиста… Басня, просто басня, которую учат школьники… Но кого и когда она уму-разуму научила?..
Глава двадцать четвертая, о нерожденных детях
Понадеялся, как козел на свои рога!
Эти слова Мач повторял неоднократно, пока слонялся по Риге, решительно не зная, куда деваться. И даже не очень глядя по сторонам. Город, о котором столько легенд ходило, оказался совершенно немецким. Его таким немцы придумали, вместе с церквами, великолепной ратушей, Рижским замком и устрашающими укреплениями, латыши тут только камни и землю таскали, что на него смотреть!..
Конечно, было там где переночевать путешественнику. Но, как объяснил мудрый старый учитель, все гостиницы и странноприемные заведения были сейчас под особым присмотром. А Рубцов к тому же утащил у господина Бротце портрет Мача, хоть и не блестящий, но вполне пригодный для розыска.
И еще одну вещь объяснил он парню. Если его поймают – то застрянет он в Риге очень и очень надолго. Ведь не сразу поверят, что он – просто дурак, польстившийся на десять рублей. Конечно, Рубцов какую-то заботу проявит, но придется-таки потаращиться на небо в клеточку.
Вообразив себе это сидение в едикуле, Мач ужаснулся главным образом собственному несчастью. Что Сергей Петрович все это время просидел бы в баронской усадьбе взаперти, причем с каждым днем караул делался все строже, а обоснованные подозрения господина Баумана и его друзей-заговорщиков – все обоснованнее, ему на ум вообще не приходило. И чем вся эта история могла окончиться для гусара – он вовсе не думал.
И вот он слонялся по улицам Риги, совершенно свободный – и в такой же мере беззащитный перед всяким, кому придет в голову его облапошить. Свобода была полная, от всего на свете, и от эскадрона тоже (о том, что Сергей Петрович и Ешка поочередно спасли его от черных улан, Мач как-то позабыл), иди куда хочешь, вот только денег не густо… Таскал с собой неслыханное богатство – а с чем остался?..
Мач искренне считал сейчас, что корзина фальшивых ассигнаций – богатство. Ведь выглядели-то они как настоящие, не отличить – сам Рубцов этому поражался.
Парень и вообразить не мог, что он натворил, встряв со своей десятирублевой выгодой между командованием русского гарнизона и прусского корпуса. К тому же был он отравлен свободой. И все, что вставало между ним и этой невообразимой свободой, не мог оценивать рассудком. Даже серьезные рассуждения господина Бротце.
Злые, пронырливые, хищные иноземцы со своими затеями обидели его, маленького, неопытного, обидели жестоко, а ведь он хотел всего-навсего наловить малость рыбки в мутной водичке, заработать столько, чтобы жить вольно и безбедно. Он не думал, что во всякое время человек, желающий жить вольно и безбедно, должен считаться со своими соседями, учитывая их интересы тоже, а уж интересы соседей- мошенников – в первую очередь! Не думал он также, что опасно ссориться с соседом, способным раздавить тебя походя, и не в силу своей злобности, а так, как здоровенный конь, не глядя, наступает копытом на какого-нибудь жука. О многом Мач, обычно весьма сообразительный, не подумал – и извинить его можно было не только юными годами.
Парень привык быть самым бойким среди своих ровесников. Более того – привык, что его лихие проказы считаются среди соседей остроумными. И он искренне думал, что весь белый свет относится к нему примерно так же, как соседи. Кроме того, он был и неплохим работником, знал и умел почти все, что полагается знать и уметь хозяину хутора, работы не боялся. Это за ним все соседи признавали. Мачатынь искренне был уверен, что всех его умений должно за глаза хватить для свободной жизни!
А теперь вот брел, грызя любимое свое лакомство «скланду раусис», лепешку-тарелочку с картофельным и морковным слоями начинки, но не ощущая его вкуса, брел и бередил себе душу, еще и еще раз вспоминая, как его, не сделавшего людям зла, втравили в жуткую историю. Но даже на секунду он не усомнился в своей правоте, даже на полсекунды не заподозрил, что сам он добровольно во всю эту склоку втравился.
Близился вечер, ночью по городским улицам шастать было опасно. Как раз бы к Рубцову и привели… Вместе с рыночными торговками Мач вышел из ворот.
Можно было по летнему времени переночевать на пепелище. Пристроиться за печкой – и проснуться с рассветом.
А дальше куда?
– Эй, паренек, далеко собрался?
На девушке был непривычный наряд – широкая красная юбка, пришитая к коротенькому, прикрывавшему лишь грудь жилетику. Мач видел такой наряд лишь на ярмарках, потому что кое-где в Курляндии его женщины носили, но не знал, что у него русское название «сарафан».
И эта девушка улыбалась ему, как старому приятелю.
Между тем Мач видел ее впервые в жизни.
– Да ты язык проглотил, что ли? – удивилась девушка. – Ну, коли ты немой, так и разговору нет. Ступай себе своей дорогой!
Она подхватила немалый узел, который для передышки поставила у своих ног прямо в золу, закинула его за плечо и бодро пошагала, имея по левую руку заходящее солнышко, а впереди – поля и пастбища пригородных мыз.
Мач слыхивал, что бесстыдные городские девицы так и кидаются на неосмотрительного сельского жителя. Но пока бесстыдства большого не приметил – может, девушке просто не хотелось идти одной, может, она даже побаивалась – ведь дело шло к ночи, а куда она собралась – одному Богу ведомо.
А с виду была она очень даже приятная – лет семнадцати или восемнадцати, круглолицая, сероглазая, румяная, с длинной косой, с белой шейкой, сложения крепенького, но очень симпатичного, и свеженькая, словно ее только что с грядки сорвали. И двигалась легко – как будто и не было на спине этого неуклюжего узла.
Вероятно, именно по этой совокупности причин не обремененный поклажей парень быстро догнал ее.
– Донести, что ли? – спросил он, имея в виду узел.
