кусты – и не смог. Все, что у него получилось, – это проскочить под соседнюю арку, ближнюю к своему окну.
Где он и обнаружил шалаш со спящим человеком.
Человек был такого роста, что оказался вынужден сложиться в три погибели. Чтобы уютнее спалось, он зарылся головой в скомканное одеяло.
Сергей Петрович окаменел. Он не знал, что стерегущий его Прицис свил гнездо в таком подходящем месте. Действительно – ни сверху, ни с дорожки шалаш не просматривался.
Стоило гусару подумать о старом садовнике – как тот бесшумной рысцой, поскольку был в мягких постолах, появился на дорожке и, зная проход между кустами, совсем было в него метнулся.
– Кто это бегает по ночам? – недовольным голосом спросила сверху госпожа баронесса.
– Я, ваша милость, – отвечал Прицис, немедленно сгорбившись и скособочив для пущей угодливости голову, – я, ваш покорный слуга…
– Мне послышался шум, – принялась врать госпожа баронесса. – Такой шум, будто наш гость выпрыгнул из окна. Посмотри, нет ли его поблизости.
– Поблизости его нет, – неуверенно сообщил Прицис, – я только что все обошел.
– Что ты врешь! – возмутилась врунья. – Я только что слышала этот шум! Он не мог далеко уйти! Он где-то рядом! Я своими глазами его видела!
– Где? – вдруг позабыв о почтительности, громко спросил садовник.
– Здесь, дурак!
– Не могло его быть здесь, ваша милость.
– Почему не могло, скотина?
– Потому что он… он… он…
– Он там! – воскликнула госпожа баронесса, показывая вдаль рукой. – И с ним Амальхен! Беги, догони, найди, помешай, приведи!!!
Уж как она опознала в промелькнувшем у беседки привиденьице именно Амальхен, так и осталось навеки ее тайной. Черты лица барышни под шляпкой и шарфом были на таком расстоянии неразличимы. Очевидно, материнское сердце откликнулось на покрой платья. А мужской силуэт, видный из кустов по пояс, сомнений не вызывал. Особенно очертания кивера с великолепным султаном из петушиных перьев.
Если бы только госпожа баронесса знала, что предусмотрительный Бауман лишил гусара кивера, доломана и ментика!
Прицис со своего места не видел, что ей там открылось сверху. Напрочь забыв, что собирался растормошить спящего в шалаше внучка и призвать к бдительности, он кинулся было бежать – но тут в комнате гусара с превеликим грохотом рухнул подпиравший дверь диван. Прицис застыл, как изваяние.
Онемела и баронесса.
Зато проснулся дедушкин внучек. Не глядя по сторонам, он выскочил из шалаша, пробрался в известном месте сквозь кусты – и вылетел как раз на Прициса.
– Что ты толкаешься! – зашипел на него дедушка. – Говори живо – кто-нибудь из окна прыгал?
– Не прыгал! – отвечал ошалевший парень. – Ты же сам слышишь, дед, – он там шум поднял!
– Беги, спроси у Янки… у Дитриха!..
И вместо разъяснений дедушка дал внуку, внезапно распрямившись, хороший подзатыльник.
Внучек припустил по дорожке. Дедушка опять всей фигурой изобразил готовность к истовому служению.
– Спал твой внук! – воскликнула госпожа баронесса. – Спал и не расслышал!
– Не мог он спать, – убежденно возразил старый садовник. – Как же это можно заснуть на службе вашей милости?
Поскольку госпожа баронесса отлично знала, что из окна гусарской комнаты никто не прыгал, а наоборот, сиганул за перила висячего сада, шагах в десяти от того окна, то слишком возражать не стала. Только пару раз пригрозила отправить на конюшню, да и то как бы любя…
На более долгие угрозы у нее просто не было времени. Перед ней встала во весь рост загадка, попахивавшая мистикой.
Красавец гусар явственно растроился.
Он только что стоял в висячем саду. Это – раз.
Он носился по ночному парку, сверкая золочеными шнурами ментика и доломана, чешуей кивера. Это два.
Он поднял странный шум у себя в комнате. Это – три.
Госпожа баронесса и в Пресвятую Троицу-то никак не могла толком поверить, а тут перед ней происходило чудо примерно в том же духе и такое же необъяснимое.
Прицис тоже был не слишком религиозен. Но соображал он неплохо. Если внучек по неизреченной глупости своей сейчас явится с сообщением, что дверь, ведущая в гусарскую комнату, тщательно охраняется, то не миновать порки им обоим. Ведь чертов гусар каким-то образом оказался в парке!
Нужно было, пока не поздно, научить внучка свалить всю неприятность на заснувшего Янку- Дитриха.
– Ваша милость! Я побегу выполнять приказание вашей милости!
– Какое приказание? – не сразу сообразила госпожа баронесса. Хитрый Прицис молча показал рукой в ту сторону, где она увидела гусара вместе со своей Амальхен.
Госпожа баронесса могла упоминать своих дочек как ей вздумается. Но хорошему слуге не следовало вслух говорить, что девица фон Нейзильбер в неведомом часу ночи болтается по парку в обществе гусара.
– Ах, да, беги, беги! – послала она.
Прицис совсем было собрался, сгинув в темноте, устремиться навстречу внучку, но тот и сам вдруг пожаловал, пыхтя, как будто пронесся до Риги и обратно.
– Ну, что там? – вцепился в него дедушка.
– Там, ваша милость! – завопил внучек, задрав голову. – Там!.. Там Дитрих заснул!.. И дверь открыта!..
Прицис одновременно ужаснулся вранью и пришел в восторг.
Внучек не мог так быстро обернуться до двери и обратно, все-таки пришлось бы и угол огибать, и по лестнице взлетать. Выходит, он сам, своим умом дошел до того, что следует подставить кого-то другого!
– Видите, ваша светлость, не прыгал никто в окошко! Он из двери выбрался! – воскликнул преданный слуга, для убедительности тыча пальцем вверх. Но когда он проследил направление собственного пальца, то онемел.
Из окна гусарской комнаты выглядывала Анхен.
Сообщать об этом госпоже баронессе было никак невозможно.
Уставился на девицу и внучек.
Он разинул было рот – но Прицис дернул внучка за рукав. Тот и заткнулся.
Госпожа баронесса увидела, что двух преданных подлиз что-то смутило. Перегнувшись через перила висячего сада, она вытянула шею – и увидела ненаглядную свою доченьку.
И тут такое началось!
Сергею Петровичу недосуг было наблюдать из кустов семейную сцену. Он, хоронясь и пригибаясь, поспешил вдоль стены в совсем другую сторону. И подстриженный кустарничек давно уж кончился, а он все еще пробирался на полусогнутых, касаясь пальцами земли, на манер большой и перепуганной обезьяны.
Гусар перебежал песчаную дорожку и устремился к рощице. Зачем, почему – объяснить бы не мог. Его просто ноги сами несли подальше от госпожи баронессы.
Вдруг он споткнулся о что-то теплое и, надо думать, живое.
Сергей Петрович отскочил и спрятался за дерево.
Теплое и живое тоже до полусмерти перепугалось. С полминуты повозившись на траве, оно разделилось на два тела. Одно, полупрозрачное, дало стрекача. Другое, совсем непрозрачное, выпрямилось и, пошатываясь, сделало два шага к дереву. Оно одной рукой обняло ствол, но, видно, и ствол, и весь мир у этого тела плясали и колебались. Его резко качнуло вперед.
