– И велеть подать простую еду – говядину разварную, огурцы, кашу, как на постоялом дворе. Государыня простую-то и любит. Но подать в этом французском сервизе! И так ей его презентовать. Мог ли я знать, что мне его предложат?
Архаров усмехнулся. То, что о сервизе знали в столице, было очень важно для того мысленного сооружения, которое сейчас строилось у него в голове.
– А уж в Москве я опять про него услышал от наших главных вестовщиков.
Хотя двор уже полгода пребывал в Москве, Архаров так и не знал точно, кто первый придворный сплетник. Очевидно, эта должность не была постоянной.
– Кого вы имеете в виду, ваше сиятельство?
– Да Матюшкиных, кого ж еще. Граф с графиней – два живых бродячих барометра придворного климата, и коли они к кому с дружбой своей липнут, тот, выходит, у государыни в фаворе.
Алехан рассказал, как вышло, что он, приехав в Москву едва ль не инкогнито, в почтенном доме встретился с Матюшкиными и был ими обласкан.
– Да, я сам диву даюсь, откуда у сей четы разнообразные сведения, – признался обер-полицмейстер, отметив в уме, что участие Матюшкиных – тоже весьма важный кирпичик в умственном сооружении. И странное, надо сказать, участие!
– Они-то и рассказали мне великую тайну – мусью Роклор пытается продать в Москве сервиз фавориту, чтобы тот преподнес его государыне в честь празднования мира с турками. А фаворит, у коего деньги меж пальцев текут, сперва сильно обнадежил Роклора, а потом – на попятный, да и кобениться стал, так что бедняга француз чуть ли не в слезах от него уходит. А они узнали эту новость потому, что граф, в бытность свою в Париже, познакомился с Роклором и даже были у них какие-то общие проказы.
Архаров не хуже Алехана представлял, что это могли быть за проказы: ловкий комиссионер устроил проигравшемуся в прах русскому графу денежный заем, получив с того свой процент сразу же – и, возможно, от обеих сторон, потому что ясно было: сколько бы этот вертопрах ни проиграл, его долги оплатит какая-нибудь значительная особа.
– То бишь, о том, что сервиз был заказан еще покойным французским королем, вы узнали от Матюшкиных, ваше сиятельство?
– Или же от Роклора. Они мне его представили. Пожалуй, что от Роклора… Разве сие имеет значение?
Сие имело значение. Ежели приступить к розыску, Матюшкины будут все валить на Роклора – он-де солгал, а они ведать не ведали, что сервизишко краденый! А вот удастся ли изловить этого Роклора – еще вилами по воде писано.
– Стало быть, Ваше сиятельство решили поднести государыне сей сервиз?
– Роклор мне сухарницу показал и кофейник. А весь сервиз, сказал, спрятан в надежном месте, куда он лишний раз не лазит – так оно целее будет. Ну, Архаров, случалось мне богато едать, а такой посуды не видывал. Главное, сервиз точно таков, как должен ей понравиться – линии просты, четки, узор изящен, а ручки эти красненькие – впору умиляться. Казалось бы, велико ли диво – яшма. А как хорошо получилось! Там не столь золото – золото тьфу! Там работа бесценная. Не ремесло – художество! И решил – беру. А расплачусь камнями – я, Архаров, таких трофеев привез!.. У меня в одном кармане – деревень пять или шесть обретается, да не захудалых каких-нибудь!
Граф сунул в карман руку и добыл драгоценности – длинные серьги с подвесками, запястья, броши, сцепившиеся между собой, так комом и выложил на каретное сиденье.
– Роклор, разумеется, был согласен.
– А что ж не соглашаться? Я-то его не гонял взад-вперед, как фаворит…
Граф замолчал.
Экипаж приятно покачивался – дорога у самой Москвы ровная, особливо у ямских слобод, где устраивают на праздники гоньбу, ездить – одно удовольствие. За экипажем вразнобой стучали копыта – на некотором расстоянии его сопровождали архаровцы и полицейские драгуны.
– Но как вышло, что сервиз оказался на Ходынском лугу?
– Глупейшая история, Архаров. Наиглупейшая! Постой-ка! Архаров, говори прямо – тебя на след фаворит навел? Это он тебя на меня натравил?
Тут обер-полицмейстер и онемел.
– Ты сказывал – сервиз-де краденый, ты-де за ним охотился! Кто тебя охотиться-то послал? А? Выслуживаешься перед государыней? Ты на носу заруби – она такого не любит! Тем, кто верно служит, цену знает… да и то не всех защитить может…
Алехан помрачнел. Возможно, он имел в виду самого себя.
Архаров все понимал – служа государыне, граф Орлов оказался под всеобщим ударом. Европа возмутилась, Польша кипела – авантурьеру, им похищенную, прямо называли родной дочерью покойной царицы Елизаветы Петровны и, загадочным образом, законной наследницей российского трона. То, что покойница замужем не была и законного потомства оставить не могла, Европу не смущало. А здешние российские недоброжелатели с того голоса свою песню завели – негоже-де матушке-царице такие услуги от графа Алехана принимать, он-де, чтобы бродяжку на корабль заманить, с ней доподлинно венчался, а потом-самозванцем был его приспешник де Рибас…
Очень может статься, что нынешний фаворит – того же мнения, ибо уж ему-то Орловы при дворе не надобны.
– Служу я Отечеству, – помолчав, сказал Архаров. – А фаворит мне не указ. Он, я чай, меня и в лицо-то не запомнил.
Не удержался – высказал обиду! Господин Потемкин несколько раз не ответил ему на поклон, а Архаров по этой части был злопамятен. Коли бы посчитать, сколько раз забьывали поклониться ему влетающие в кабинет полицейские, да выдать обер-полицмейстеру столько золотых червонцев – и он бы, пожалуй, сумел приобрести сервиз графини Дюбарри. Но на лестнице, им изобретенной, было в ходу правило: высший может быть суров по отношению к низшему, однако правила светской любезности соблюдать безукоризненно.
– Твою рожу поди не запомни…
Архаров понял, что Алехан ему поверил. Есть такие оттенки в бурчании и словесном огрызании, которые означают скрытую просьбу простить за необоснованные подозрения.
– Стало быть, сервиз достали из хранилища, где он был небезопасен, и стали искать новое, – сказал обер-полицмейстер. – Но неужто на Москве иного места не нашлось?
– Чертов Роклор хорошо еще, что с перепугу его в нужник не вывалил. Покуда мы сговаривались, кто-то донес фавориту. Французишка отыскал меня ночью, веришь ли – в маске примчался с перепугу! Умолял все забыть, брал свое слово обратно. Тут меня и заело – не желаю уступать сервиз, да и все тут! Хоть тресни!
– Прелестно, – пробормотал Архаров.
– Я цену накинул – он согласился. Через день присылает сказать – фаворит-де его в Сибирь закатать обещал, коли кому другому сервиз отдаст. Хорошей цены не сулит, а Сибирью, вишь, грозится! Роклоришка опять со страху штаны намочил…
– И вы опять цену накинули.
– А что мне оставалось? До праздника-то – считаные дни. А у меня вся ставка на этот сервиз была сделана. Отдарить за все добро, что от государыни видел, по-королевски! Да и в отставку.
– Продолжайте, ваше сиятельство, – сказал Архаров чуть скорее, чем бы следовало.
Он знал, насколько болезненными бывают вопросы об отставке для таких молодцов, как граф Орлов. Уходить, притворяясь, будто делаешь это добровольно, – что может быть хуже.
– Вчера же случилась такая беда – фаворит велел перевезти сервиз к нему в апартаменты, на Пречистенку. Он же там поселиться не постыдился. А Роклор – не дурак, перевезешь вот этак – потом десять лет будешь ходить, свои же собственные деньги выпрашивать. И решил он с перепугу сперва выпроводить сервиз из Москвы, а потом уж дальше со мной тоговаться. Боялся, что фаворитовы люди за ним следят. И уговорился он с одним своим знакомцем, французом, как звать – не помню, славным механистом. Он человеческие фигуры мастерит – шевелятся, как живые, только что не говорят, а сказывали, однажды и говорящую голову изготовил. Тот механист вывез сервиз на возу со своими
