безобразия? Того гляди, государыне донесут, что обер-полицмейстер не выполняет обязанностей.
Саша, сидевший напротив, видя эту хмурую рожу, громко дышать боялся.
Прибыв в полицейскую контору, Архаров прежде всего осведомился, что с раненым. Ему доложили – приехал доктор Воробьев, в меру пьяный и недовольный, разругал в прах тех, кто делал перевязку, и хотел было увезти горемыку с собой, но ему не дали. Так что пленник, правильно перевязанный, лежит и хрипит разодранной глоткой в верхнем подвале, удастся ли от него добиться толку – одному Богу ведомо.
Буркнув нечто непотребное, Архаров потребовал к себе ту команду, которой было приказано поймать господина де Берни. Но начал не с Клавароша, а с новенького, бывшего десятского Евдокима Ершова. Этот парень не был повязан круговой порукой и не имел резонов выгораживать сослуживцев. Но он еще не наловчился читать карту, и с Архарова семь потом сошло, прежде чем Ершов разобрался в геометрических фигурах, ее составляющих, и точно указал пальцем, где был он сам, где – прочие, и в котором месте хромающий господин де Берни раздумал идти к Гранатному двору.
К тому моменту, когда в кабинет вошел Клаварош, Архаров уже знал, что француз какое-то время был незрим для прочих архаровцев, и вычислял – успел бы он добежать до руины Гранатного двора, да еще вернуться оттуда, куда его загнал преследующий Устин, – со Спиридоновки, или же сей подвиг был под силу лишь крылатому ангелу. На беду, ни у кого из архаровцев не было при себе часов, д и сам обер- полицмейстер тоже не догадался на них лишний раз посмотреть, и потому он никак не мог совместить действия обеих команд. Вроде бы получалось, что в то время, когда откапывали сервиз, господин де Берни уже отказался от ночной прогулки, так что Ершов, Клаварош и Захар Иванов вполне могли счесть долг исполненным и разбрестись в разные стороны. Коли так – Клаварош имел прорву времени для всевозможных ночных похождений… особливо коли знал заранее, что де Берни вернется домой…
Француз вошел в кабинет и встал перед архаровским столом точно в такой позе, которая не помешала бы самому обер-полицмейстеру при аудиенции у ее величества: спина прямая, плечи развернуты, руки готовы к элегантным маневрам с табакеркой, одна нога выставлена вперед, и общее ощущение – будто Клаварош не столько стоит на полу, сколько подвешен над ним, чем и объясняется удивительное равновесие его фигуры.
Была в его движениях некая тщательно выпестованная беззаботность, предмет зависти всех архаровцев, полагавших ее непременной принадлежностью светского человека. На сей раз обер- полицмейстеру почудилась в повадке француза фальшь…
Архаров задал несколько вопросов, услышал совершенно правдивые ответы, и уже собирался приступить к строгому допросу, как вдруг заметил, что Клаварошевы штаны прорваны на колене.
– Вели Марфе зашить, – приказал он, тыча пальцем в прореху. Еще только недоставало, чтобы архаровцев вся Москва честила оборванцами, а вслед за тем и оборванцев – архаровцами. И так уж скоро всех задир и забияк начали архаровцами звать…
– Она мундир чинит, – отвечал несколько удивленный Клаварош. – Фортуна ко мне неблагосклонна. Я напо… напал на гвоздь. В темноте, у стенки.
И показал пальцами длину этого выдающегося гвоздя.
– Мундир? – переспросил Архаров. Только сейчас он заметил, что Клаварош стоит перед ним в простом черном кафтане.
– Да, ваша милость.
– Ты ночью был в мундире? – уточнил Архаров, точно помнивший, что приказывал всем одеться попроще.
– Да, ваша милость.
Архаров не мог бы объяснить полет своей мысли – а, точнее, совместный полет нескольких мыслей словно бы в обнимку. Но вывод, ими преподнесенный, был вполне земной и очень неприятный.
– Ступай, кликни там нашего дьячка.
И, когда Устин явился, Архаров уставился на него весьма свирепо. Взгляд же у него был таков, что молоденьким девицам впору без чувств на пол валиться.
– Петров, как ты догадался, что тот человек был Клаварош?
– Признал… – прошептал Устин.
– В лицо признал?
– Так он же в мундире был…
– А лица ты не разглядел? – уже сильно негодуя, продолжал Архаров. Негодовать тут, впрочем, следовало на самого себя. Он же с самого начала знал, что попорченное чтением книг зрение Устина ночью бесполезно. И признать Клавароша бывший дьячок мог только по ярким и несомненным признакам – росту, фигуре, ловкости движений и мундиру.
– Нет, ваша милость.
– То бишь, ты видел высокого человека в полицейском мундире? Прелестно! Пошел прочь с глаз моих…
Много всяких пакостей преподносили шуры и мазы московскому обер-полицмейстеру. Но вот архаровцами еще не рядились.
Коли они возьмут себе такую моду, в Москве вообще все кубарем пойдет, всякая сволочь начнет колобродить, а валить все станут на архаровцев…
Позвольте… Было же не так давно нечто весьма похожее! Но что, но что?..
Раздумья были подобны тому, как если бы кто шарил шестом в заросшем пруду, надеясь добыть со дна нечто ценное, а вытаскивал то старый башмак, то собачий труп.
Архаров мучительно вспоминал – и вспомнил-таки вспомнил брюхатую девку и как с хохотом выходили из шеренги полицейские. Что-то тут было не так, он еще тогда подумал – странно, что девка рыдает, но имени соблазнителя не называет. И тут же явилась в памяти смущенная рожа Клашки.
– Иванова ко мне! – приказал Архаров.
– Которого, ваша милость? – спросили в приоткрывшуюся дверь.
– Клашку.
Несколько минут спустя обер-полицмейстер уже имел перед собой сильно растерявшегося подчиненного.
– Девку помнишь? Подрядчикову дочь, что приходила на вас, дармоедов, просить?
– Помню, ваша милость…
– Кто ее обрюхатил?
– Не знаю, ваша милость.
– Врешь. Ну, чьих трудов дело?
– Не знаю, ваша милость.
– Врешь.
Клашка стоял перед обер-полицмейстером, повесив голову.
– В глаза гляди, скотина, – беззлобно приказал Архаров. – Ты потрудился?
– Христом-Богом – не я! – Клашка, выпалив это, перекрестился на Николая-угодника.
– Прелестно… А кто же?
Полицейский молчал.
– Слушай, Иванов, ты не девка, чтоб тебя уговаривать. Кто этой дуре брюхо набил – ты знаешь, да выдавать не желаешь. Говори добром – не то скажешь у Шварца в подвале.
– Не я, ваша милость!
– Знаю, что не ты. А кто?
Клашка уставился в пол.
– Ты ведь не из мортусов, – подумав, сказал Архаров. – Это их круговой порукой повязали. Чтобы все за одного были в ответе. Ты уже потом пришел. И коли ты полагаешь, будто сейчас совершаешь подвиг, так это вранье… Говори живо, что про это дело знаешь, не то… И Шварца не понадобится – прямо тут с тобой и разделаюсь. А кулак у меня тяжелый.
Клашка вздохнул и засопел так, что Архаров встревожился – не зарыдал бы этот вертопрах и не пришлось бы его холодной водицей отпаивать!
– Сгинь с глаз моих, – приказал он. – Подумай в коридоре четверть часа. Более я ждать не намерен.
