разнеслась весть. Выгоднее говорить о себе правду даже в застенке, нежели лгать, полагая своего государя глупее себя, – вот что хотел сообщить верноподданным его величество. И ради этого был выпущен на свободу один человек, который, возможно, раскаялся и стал полезным членом общества.
Левушка и Архаров переглянулись. Похоже, Шварц действительно считал такое чудо возможным.
– Скучно ты растолковал, Карл Иванович, – только и заметил Архаров, и тут же перешел к иным делам. Левушка же засобирался – он положил себе до вечера проехаться с визитами. Уговорились ужинать вместе у Архарова, и поручик Тучков отправился развлекаться.
Некоторое время спустя прибыл Клашка Иванов – но без Марфы. И выглядел весьма смущенным.
– Ваша милость, Марфы дома не случилось, да это еще полбеды.
– А в чем беда?
– А она теперь дома почитай что не живет, все в гостях пропадает. Порой с утра увеется – вечером на извозчике приезжает.
– От скуки, что ли? – вспомнив вечную Марфину беду, спросил Архаров.
– А кто ее разберет…
– Плохо. Вот черт, не додумал – записку надо было ей послать, чтобы сама сюда притащилась.
Архаров желал поручить Марфе разведать, с кем там на самом деле согрешила дочка подрядчика Курепкина Фимка. Она нередко выполняла такие задания, где нужна бабья хитрость и разговорчивость, а за это обер-полицмейстер сквозь пальцы смотрел на ее грешки – она все еще промышляла скупкой краденого, а будучи прихвачена на горячем, клялась и божилась, что вещицы-де – не шуровской слам, а ручной заклад, под который ею выданы деньги, да и предъявляла свою тетрадку с записями – кто, когда и на какой срок заложил ей свое имущество.
– Ладно, беги сам на Якиманку. Попытайся хоть что-то разведать.
– Так не вышло же, ваша милость.
– Не вышло, когда ты пытался в том купидоне кого-то из наших опознать. А ты знай, что то был не наш служащий. И тогда тебе совсем другие вопросы в башку придут. Теперь пошел вон, – так Архаров напутствовал Клашку. И занялся прочими делами.
О визитере с тетушкой он вспомнил, когда уже был подан экипаж, чтобы ехать к князю Волконскому. Он искренне хотел развлечь княгиню с княжной, заодно и девицу Пухову, но, разумеется, никакой «явочной» о купеческих шалостях в канцелярии не оказалось. Жалобщик попросту сбежал. Нетрудно ему было догадаться, что обер-полицмейстер уловил мысль своего приятеля с полуслова, и дивный документ окажется предъявлен хотя бы князю Волконскому и его супруге, даме настолько светской, что через сутки над тетушкой будет потешаться вся Москва.
Но и без «явочной» Архаров порядком повеселил общество. Москвичи сию купеческую затею знали и порадовались тому, как опозорилась столичная жительница. Петербуржские же гости Елизаветы Васильевны посмеялись в меру – хоть они и избежали такого пресмешного срама, однако поди знай, какие еще пакости готовит Москва.
А вот Варенька с чего-то огорчилась, слушая, как незнакомая ей тетушка едва с ума не сбрела, приняв близко к сердцу проказы московских купцов. И тем Архарова озадачила – ненадолго, впрочем, поскольку он не стал засиживаться у Волконских и отказался от домашнего концерта и от ужина. У него собственные гости дома сидели и хозяина ждали.
Архаров колыхался на мягком каретном сидении, думал о Тучкове, который наверняка уже вернулся на Пречистенку, и в лад мыслям одобрительно покачивал крупной головой.
Левушка несколько изменился – был не столь шумен, как обычно, почти перестал размахивать руками и, показывая высочайшую степень удивления, таращить большие темные глаза. Похоже, он наконец повзрослел и стал менять повадку. Это радовало – теперь Архаров и Левушка могли, наплевав на разницу в возрасте, быть совершенно на равных.
А ведь Архарову именно такого человека недоставало – с кем можно быть на равных.
Уже предвкушая приятную мужскую беседу с серьезным и деловитым Левушкой, Архаров выбрался из кареты и вошел в сени.
И тут же к нему, оттолкнув сооружившего приятную улыбку камердинера, устремился повар Потап.
– Батюшка барин, прикажите их милостям колоду возвернуть.
– Какую тебе еще колоду?
– Господин Тучков изволили колоду мою взять в свои покои, на которой мясо рублю… нарочно со двора притащить велели… прикажите обратно ее возвернуть!
– О Господи… – только и мог сказать Архаров. – Да на хрена ему?!.
Потап развел руками.
– И давно он ее у тебя забрал?
– А как приехали с господином, не знаю как по прозванию, с Федей Савиным и господином Клаварошем, так тут же за колодой послали.
– Меркурий Иванович! – Архаров повернулся к вышедшему навстречу домоправителю. – Что это за хренотень с колодой?
– Велели взнести наверх, ваша милость, – отвечал домоправитель, – в залу бальную, и там запершись второй час сидят.
– Сидят вчетвером, и колода – пятая?
– Втроем, ваша милость. И от поры до поры кричат, как ежели бы их резали.
Архаров повернулся спиной к Никодимке, скинул ему на рука кафтан и пошел к лестнице. Ему было страх как любопытно, что там затеял повзрослевший и поумневший поручик Тучков.
Но обер-полицмейстер чуть не оступился на лестнице и не клюнул носом ступеньку, услышав дикий вопль из залы – вопль исступленого и беспредельного восторга.
Он в два прыжка оказался у самой двери и треснул в нее кулаком:
– Отворяй! Отворяй, Тучков! Сдурел ты, что ли?
Дверь распахнулась, Федька со шпагой в руке отступил назад и обер-полицмейстер ворвался в бальную залу.
Это помещение особняка не было еще убрано должным образом – до него княгиня Волконская пока не дотянулась. Разве что стулья, бывшие ранее в большой и малой гостиных, были сюда сосланы и стояли вдоль стен, столик какой-то ободранный, комод, длинный и узкий диван – на таком тощему Левушке впору спать, и то, гляди, свалится во сне. Посреди залы действительно стояла широкая колода, а рядом с ней – коленопреклоненный Клаварош. Возле Клавароша обретался Левушка с обнаженной шпагой. Все три проказника были без кафтанов и в расстегнутых камзолах.
– Что вы тут затеяли? – спросил ошарашенный Архаров.
– Иван Львович парижскому шпажному бою учит, ваша милость, – первым ответил Федька. – Насилу уговорили.
– А колода для чего? Мусью, опять твои разбойничьи штучки? – уже догадавшись, в чем дело, полюбопытствовал Архаров. – Ну-ка, показывайте.
Клаварошева манера фехтовать с применением не только шпажного клинка, но и собственных длинных ног была ему в общих чертах известна, он только не мог взять в толк, для чего ограбили повара Потапа. И минуту спустя все понял.
Француз поднялся с колена, взял у Федьки шпагу. Клаварош и Левушка отсалютовали обер- полицмейстеру, встали в правильную позитуру – оба высокие, тонкие, изящные, и особо Архаров позавидовал тому, как красиво держат на отлете левую руку. Они начали бой с неторопливого обмена выпадами, не ставя целью хотя бы задеть противника, а лишь подготавливая Клаварошев коронный номер. Левушка перешел в наступление, отогнал француза к колоде, как бы случайно открылся, тут же Клаварош кинулся в глубокий выпад, бедром впритирку к колоде, но не так стремительно, как следовало бы, и выкрикнул какое-то французское слово.
Левушка довольно грубо отбил его клинок, устремился вперед – и, прыгнув левой ногой на колоду, поверхность которой была вровень с Клаварошевым коленом, правой с победительным воплем решительно лягнул воздух перед собой и тут же соскочил на пол.
– Это что? – спросил потрясенный Архаров.
– Это манера такая – коли в драке один противник со шпагой, а прочие с ножами, к примеру, вот так на
