еды, то испортишь одновременно и глаза, и желудок!
Игнорировав колкую реплику мамы, Валерка продолжал штудировать интересующий его предмет. Правда, мама, как всегда, оказалась крепким орешком и потребовала, чтобы сын немедленно убрал бумажки со стола.
— Ма-ам, — заныл Валерка, — у нас контрольная по физике, надо подготовиться как следует!
— Вчера надо было готовиться, — отрезала мама. Но, заглянув через Валеркино плечо, прочла:
«Типов микрофонов великое множество. В средней студии звукозаписи их в кладовке хранится никак не менее десяти-двадцати экземпляров. В малобюджетной домашней студии можно обойтись и одним — универсальным. Но даже средненький Shure вряд ли будет стоить меньше ста баксов. И то — прошу заметить — верхняя частотная планка такого микрофона не превысит высоту 18 000 Гц. А надо бы — 20–22 тысячи. Теоретически микрофоны с такими высокими показателями необходимы для записи вокалистов с оперными данными. Обычный певец редко забирается в частотную область выше 16 000 Гц. Но на практике микрофон с расширенным частотным диапазоном пишет почему-то чище, чем его более дешевый и «узкий» собрат…»
Такие премудрости могли смягчить сердце и самого директора школы, не то что мамы. Валерка был прощен, и бумажки остались на столе.
Но вот в чем Валерка совсем не был уверен, так это в том, что учительница физики отнесется к руководству по изготовлению хитов и шлягеров с таким же уважением, как и мама. Да-а, Пиво провести не удастся, ей не втолкуешь, что это факультативный материал по жутко вдруг заинтересовавшим ученика проблемам акустики. Зинаида Петровна Пивненко отличалась наблюдательностью. Не раз и не два она ловила учеников за чтением популярных журнальчиков, что больше было характерно для девочек, или книг-ужастиков, чем больше грешили мальчики. С представителями сильного и слабого пола физичка поступала одинаково: она резко приказывала ученику встать из-за стола. Ошарашенный читатель вскакивал, совершенно забыв, что на коленях лежит печатное издание. Естественно, что оно с громким стуком падало на пол. После этого ни к чему было даже пытаться искать оправдания. Улики, что называется, были налицо.
Чтобы не попасться в очередной раз, Валерка на первом уроке — физике — придумал хитрость.
Пиво как раз в тот день была в ударе. Она с таким жаром рассказывала о сложных взаимоотношениях молекул и атомов, что ее заслушались и Марго, и Сергей Браток, и даже Федор Букса, который мало что в словах учительницы понимал, но, захваченный ее напористостью, все же пытался вникнуть. Но, как бы ни была увлечена учительница, краем глаза она за классом поглядывала. И вот этот самый «край» через нервную систему доложил ей прямо в мозг о том, что ученик Валерий Колпаков, пользуясь тем, что он носит очки, смотрит не на нежно обожаемую преподавательницу, а куда-то вниз. Реакция была мгновенной:
— Колпаков, немедленно встань! — приказала Зинаида.
Валерка вскочил, будто его снизу толкнула мощная пружина, какие еще можно встретить в старых довоенных диванах, доживающих свой век на дачах. Пиво тут же нагнулась и посмотрела под стол. Однако никаких неопровержимых улик она там не увидела.
— Хорошо, садись, Валера, — пробормотала она.
Откуда ей было знать, что хитроумный Валерка, продолжающий курс экспресс-обучения, прикрепил книгу скотчем к штанинам? Теперь он мог не только безнаказанно вскакивать со стула, но и подпрыгивать на месте баскетбольным мячиком. Ничто не могло его выдать.
«Странно, — подумала физичка, продолжая с прежним жаром излагать материал и поглядывать на Колпакова. — Может быть, мальчик просто косит, или это такое преломление… оптическое…»
Валерка настолько увлекся статьями диджея, что не расставался с листочками даже во время перемены. Совершив короткую перебежку от одного кабинета до другого, он устроился на подоконнике и принялся бормотать:
— «Для начала следует отобрать у вокалиста микрофон. Удивительно, сколько посторонних звуков может привнести микрофон в руках! Юному гению нужно объяснить, что студия — не концертная площадка. И закрепить микрофон в специальной стойке…
Конечно, музыканты — люди творческие. Бьорк вообще один из альбомов записывала, бегая по берегу моря с микрофоном, укрепленным на голове. Представляю, сколько хлопот она доставила звукорежиссерам! Надеюсь, столь эксцентричные особы вам будут попадаться редко.
Остальным, нормальным вокалистам и вокалисткам придется строго-настрого приказать «играть» только голосом. Не вертеть головой, даже если со времен выступления на сцене выработался рефлекс трясти волосьем (хэви) или поливать публику пивом из банки (панк). Если вокалист попадется неспокойный, то звук будет попадать в микрофон неравномерно. И подтягивать его придется очередной примочкой (например, компрессором), что опять же нежелательно…»
О том, что прозвенел звонок и начался урок, Мишке пришлось товарищу напомнить. Час от часу Валерка становился все более странным. Волосы его, хотя их никто не взъерошивал, торчали во все стороны, словно наэлектризованные. Взгляд постепенно из осмысленного превращался в полубезумный. Вероятно, к концу пятого урока Колпаков и вовсе съехал бы с катушек, потому как вместо похода в буфет предпочел дальнейшее поглощение хоть и обильных, но еще никого не накормивших знаний.
— Слушай, хватит голову забивать, пойдем животами займемся! — потянул его Мишка на первый этаж, где в школе находилась столовая под народным названием «Не умри с голоду».
— Булочки компрессии не поддаются, — с озабоченным видом вдруг выдал Валерка. И, сморщив лоб, добавил еще более потрясающую фразу: — «Процесс дизеринга следует применять только после полного мастеринга чая».
— Ты так считаешь? — хмыкнул Мишка.
— Так написано! — поднял вверх палец Валерка, и Мишка понял, что сейчас к другу лучше не приставать.
Прогрессирующая болезненная любознательность вылилась у Валерки на последнем уроке в нечто вовсе феерическое. Поскольку шестым уроком по расписанию была физкультура, мальчишкам пришлось переодеться в спортивные костюмы. Ученикам предстоял кросс, а попросту говоря, трехкилометровая пробежка по местному парку.
— Ты, главное, вперед сильно не вырывайся, — инструктировал Валерка Мишку. — И бежать старайся ровнее, а то буквы у меня будут в глазах прыгать.
Мишка, корча в сторону Кати страшные рожи, стоически терпел, пока Валерка прикреплял английскими булавками на его спине очередную порцию знаний. Уколы булавок стерпеть было легко. Самое трудное началось потом, когда Валерка, возмущенно пыхтя, вполголоса третировал Мишку:
— Ну куда, куда ты мчишься? Расстояние от глаз читающего до читаемого объекта должно быть сантиметров тридцать пять — сорок, а ты вон на полметра умчался.
— У меня с собой линейки нет, — пыхтел Мишка, — чтобы отмерять расстояние по сантиметрам.
Валерка на некоторое время замолкал, а потом снова начинал жаловаться:
— Что ты прыгаешь, как лось сохатый, копыта занозивший? У меня не то что буквы, строчки сливаются.
— А ты прыгай в такт со мной, — посоветовал Мишка, — тогда в резонанс войдем.
— В резонанс? — задумался Валерка. И тут же выдал загадочную для Мишки и Кати фразу: — «Резонанс, огибающий фильтры, может принести звуковой карте нежелательные эффекты».
— Ладно, хватит ерундой заниматься, — остановился вдруг Мишка. — Снимай эту фигню, а то сейчас физрук заметит — и тебе мало не покажется, и мне.
— Какая ж это фигня? — возмутился Валерка. — Без этой фигни мы с тобой и шагу в записях не ступим.
Это был сильный аргумент. Если бы сочинение диджея было нужно только Мишке, он бы, конечно, никогда не позволил бы лепить себе на спину какие-то бумажки. Не дай бог заметят Икона или Федька Букса, что-нибудь такое скажут, что потом «это» до конца школы на тебе висеть будет — прикрепленное почище, чем бумажки на английских булавках. Но речь шла о том, чтобы угодить Кате, а ради нее Мишка готов был совершать как героические, так и глупые поступки. Так что он, замедляя шаг и пропустив весь класс вперед, легкой трусцой бежал впереди Валерки, прикидывая, уложится ли он хотя бы в троечный норматив.
