Образ жизни

Ах, вы дни мои, годы! —
И после войны — на войне.

Дед удивлённо склоняется внучеку на плечо:
«Ой, кто ж это разрешил?
Наверное, сам Горбачёв».

…Полузабытая Ханука
В Доме культуры Сорокалетия Октября —
Того самого Октября,
Что Хануку отобрал.

14

Январских облаков сниженье,
И поздний серенький рассвет,
И ветра головокруженье,
И череда других примет.

Сухой январь ничем не пахнет,
Зимы бесцветной медлит власть.
И дом, как для беды распахнут,
Готовой на порог упасть.

Здесь можно жить четыре жизни,
Но будет даже днём темно.
И солнце никогда не брызнет
В твоё окно.

Как в стенах старого острога,
Которому не рухнуть век,
Здесь обрывается дорога
И замышляется побег.

15

Не могло такое и присниться
Раньше — ни за что и никогда.
Я приехал с Питером проститься —
В этот раз, быть может, навсегда.

Петербург загадочный и милый,
Я здесь был когда-то молодой.
А теперь стою, как пред могилой,
Над холодной невскою водой.

Будто я — на станции конечной,
Будто я — в пустыне ледяной.
Кажется: уже шестиконечны
Лёгкие снежинки надо мной.

И последнею питейной точкой —
Рюмочная на моём пути,
Где-то на Васильевском, но точно
Я не помню. Господи прости!

Может, доведётся возродиться
В незнакомом мне, святом краю.
…Я приехал с Питером проститься,
Я на Невском берегу стою.

16

Всю жизнь свою — с рассвета до заката —
В одно мгновенье молча перебрал.
И показалось мне, что рядом с братом
Я в Бога верить с той минуты стал.

И чай кипел, и оживала Тора.
Потрескивала старая плита,
И холодом несло из коридора;
А за окном снег русский пролетал.

О, надо ж было столько жить в разлуке —
В столпотвореньи бестолковых дней,
Чтоб в первый раз два брата-друга
Так смаковали слово «иудей».

И если б на исходе дня застала
Меня за чаем даже смерть сама, —
Я, кроме Нарвы, повидал немало.