Образ жизни

Кусочек еврейского сердца,
Крупинку молдавской травы —
Для этой начальной главы.

Итак, сотворяется борщ.
Садитесь. Уже наливаю.
Перед полётом к Синаю
Присядем за общим столом.
Извольте. Хлебайте. Шалом!

2

Ах, боже мой, чем плохо имя Хаим?
А имена Натан и Аарон?
Не хуже тех, что часто мы встречаем:
Степан, к примеру, или Спиридон.

И в паспортной графе увидишь реже
(Такие невесёлые дела),
Допустим, Нухем — больно ухо режет.
Поэтому и пишем «Николай».

До «Николая» дело нам какое?
Но с именем таким полегче жить.
И бродит Нухем с вывескою гоя,
Хотя вослед, как прежде, слышит:
«Жид!»
Вот только б нос ещё слегка подправить
И эти иудейские глаза,
И грусти в них немножечко убавить.
Возможно всё. Но одного нельзя.

Нельзя забыть, что под тяжёлым камнем —
Та, что тебя когда-то родила, —
Лежит твоя родная мама Хана.
Такие, Нухем-Николай, дела…

3

А встречал я и таких людей,
Которые говорили мне, презренья не пряча:
— Не может быть, чтоб минёром был еврей:
Какую-то выгоду он преследует, не иначе.
Но я старался умерить свой пыл,
Когда говорили мне, багровея:
— Не может быть, чтоб у мартена еврей был;
Просто ему у мартена теплее.
Просто он зашибает рубли,
Поэтому, видать, и мартен его греет.
Не может быть, тоб еврей водил корабли, —
Просто ему на волне веселее.
Здесь даже не о чем толковать:
Знаем мы ваше хитрое племя.
Вам сподручнее торговать —
Как всегда, так и в наше время.

Не знаю, чем я не угодил
Этим людям, слепым и упрямым.
Наверное, тем, что отчество не сменил;
Наверное, тем, что в глаза смотрел прямо.
А, может быть, тем, что нахлебался всего,
Но не ползал, не унижался.
И от племени своего
Ни под каким видом не отказался.

4

О, всё ты слышишь,
Всё ты видишь,
Мой древний, стойкий мой народ!
На тёплом, на родимом идиш
Подводишь общий скорбный счёт.
Какие вырыты могилы
Для мудрой азбуки твоей,
Но всё звучит «Хаванагила»,
И возрождается еврей.
Что в пятой ты графе напишешь,
И что в какой графе иной,
Когда ты общим смрадом дышишь
Земли, как мачеха, родной?
Любая подлая дешёвка
Здесь топчет твой природный дар.
И что ни день, то вновь уловка
Под самогонный перегар.
Фольклор твой жёлтою слезою
Исходит, светлою слезой.
Глаза глядят, и рот смолою
Не запечатать: «От азой!»[19]