– Зачем? – удивилась Соня.
– Что значит зачем? – в свою очередь, удивился майор Шарафутдинов. – Будем вас от общества изолировать, поскольку вы являете собой объект повышенной опасности. Я в последнее время жену свою реже вижу, чем вас. Дома почти не бываю – бегаю по вашим вызовам. Не успею из одной беды вытащить, как вы уже в другую вляпались. Для этого особый талант требуется.
– Нет, подождите! – заволновалась Соня. – При чем же здесь я? Правильно говорят, что с милицией лучше не связываться. Человек проявляет гражданскую активность и сам же оказывается виноватым. А истинные преступники в это время разгуливают на свободе!
– Язык у вас подвешен неплохо, – засмеялся майор. – А вчера стояла, как обкаканная. Испугалась так сильно?
– Что вы выдумываете? – вспыхнула Соня. – Чего мне бояться?
– Вот это правильно, – похвалил он. – А вызываю я вас завтра в качестве свидетеля для дачи показаний по вчерашнему происшествию.
– Тогда я, конечно, приду.
– Да уж сделайте такую милость, сударыня, приходите…
На следующий день, когда Соня, коротко стукнув, вошла в кабинет майора Шарафутдинова, тот, вальяжно откинувшись на спинку стула, разговаривал с какой-то крашеной блондинкой. Блондинка в изысканной позе, позволявшей насладиться всеми изгибами ее плотного тела, с нескрываемым раздражением посмотрела на вновь прибывшую.
– Закройте дверь с той стороны, вас позовут.
– Нет, нет, – оживился майор Шарафутдинов, жестом приглашая Соню садиться. – Проходите, Софья Образцова. Мы уже закончили.
– Да мы еще и не начинали, – окрысилась блондинка.
– Свободны, лейтенант!
В его голосе звякнул металл, и девица, поджав губы, резко встала, но из комнаты не ушла – села за соседний стол, демонстративно разложив перед собой бумаги.
Удивительное дело – едва переступив порог этой комнаты, Соня таинственным образом поняла, что крашеная блондинка-дознаватель безнадежно влюблена в своего начальника и вся ее агрессия вызвана появлением другой женщины, в которой она мгновенно почуяла угрозу своему гипотетическому счастью. Ну не странно ли? И разве не чушь собачья? (Вот тоже, кстати, непонятное выражение. Почему именно собачья, а, например, не баранья, что гораздо логичнее, или, допустим, лошадиная? Что, впрочем, столь же нелепо. Откуда вообще эта странная приверженность к собаке? Собачья жизнь, собачья смерть, собачья радость, сукин сын, сучий потрох. А ведь милейшее, казалось бы, существо, друг человека.)
Пока Шарафутдинов задавал Соне разные вопросы, а она старательно на них отвечала, нервничая под взглядом его горячих черных глаз, в комнате появился еще один колоритный персонаж – громила с кулаками молотобойца окинул Соню оценивающим взглядом и подсел к блондинке. Они склонили друг к другу головы, как два заговорщика, и зашуршали камешками слов. И Соне почему-то казалось, что шуршат они не просто так, а именно о ней.
– А как вы объясните тот факт, что Погребенный не взял кассу?
– Он умер?! – изумилась Соня.
– Кто?! – в свою очередь, изумился майор.
– Ну, этот… грабитель.
– С чего вы взяли? Жив-здоров, чего и вам желает.
– Вы только что сказали, что его… погребли.
– Кого?
– Ну, я не знаю, кого у вас тут… гребут, – разволновалась Соня. – Вы сказали…
– С ума с вами сойдешь! Это у него фамилия такая – Погребенный.
– Странная какая фамилия. Интересно было бы проследить ее этимологию.
– Это еще что! – похвалился майор Шарафутдинов. – У меня по одному делу проходил некто Неродисьгречкакучерявый. Так и пишется – в одно слово.
– Правда?! – развеселилась Соня. – И что же он натворил с такой экзотической фамилией?
– Его убили, – сухо пояснил майор. – Так почему же все-таки Погребенный не тронул кассу, а заодно и вас с Капустиной, а принялся громить витрины? Нелогично как-то получается.
– А почему вы меня об этом спрашиваете?
– А потому что, уважаемая, – вступил в разговор громила, – есть у нас серьезные подозрения, что Погребенный действовал по наводке. И навел его один из ваших сотрудников.
– Вы что же, хотите сказать, что мы сами?! – взвилась Соня. – Вы что, белены объелись?
– Вы нам тут дуру не валяйте, – возвысил голос молотобоец. – Не таких обламывали…
– Вы все здесь такие крутые пинкертоны, – вспыхнула Соня, – что можно подумать, будто преступность у нас вырублена на корню. Однако она цветет махровым цветом, в том числе и в ваших доблестных рядах. Так что поменьше спеси. Вы в полной заднице, ребята!
– А вот я тебя сейчас посажу на пятнадцать суток за такие оскорбления работников милиции… – зловеще пообещала блондинка.
– Посади, – охотно согласилась Соня. – А я напишу про тебя в газету. Я журналист, между прочим.
Майор Шарафутдинов, откровенно наслаждавшийся этой сценой, хлопнул ладонью по столу:
– Свободна, Галина! Займись своими делами.
Девица многообещающе посмотрела на Соню и вышла, шарахнув дверью. Громила пошел следом.
– Ну что ж, – лучезарно улыбнулся майор, – надеюсь увидеться с вами в самое ближайшее время.
– Мне жаль вас разочаровывать, – холодно произнесла Соня, – но это наша последняя встреча.
12
Салон мобильной связи закрыли на несколько дней, чтобы восстановить разгромленное оборудование, и сердобольная Соня решила навестить Козью Морду. Звала с собой и Нинку, но та категорически отказалась:
– У тебя что, приступ жгучего человеколюбия? Охота была якшаться с этой грымзой! Я пока не соскучилась…
И Соня поехала одна.
Козья Морда жила в Черемушках, на улице Миклухо-Маклая, в обшарпанной девятиэтажной башне, казавшейся крохотной и убогой на фоне строившихся рядом небоскребов. Адрес и телефон она узнала у кадровички и перед выездом на всякий случай позвонила. Трубку снял явно ребенок, с которым у них состоялся примечательный диалог.
– Здравствуйте, – сказала вежливая Соня. – Позовите, пожалуйста, Ингу Вольдемаровну.
– Не позову, – нагло ответил ребенок.
– Почему? – удивилась Соня.
– Потому что мама какает, – пояснил цветок жизни таким тоном, будто у него спросили, можно ли совать пальцы в электрические розетки, и повесил трубку.
«Значит, у нее есть ребенок, – подумала Соня. – А я и не знала. Впрочем, что я вообще о ней знаю?»
Вход в обшарпанную девятиэтажку преграждала массивная железная дверь, за которой сидела благостная старушка консьержка.
– Вы к кому, милая? – ласково спросила старушка, сверля Соню острым взглядом бывшей вохровки. Впрочем, вохровцы, как и гэбэшники, бывшими не бывают – они всегда на посту.
– Я в сорок пятую квартиру.
– А кем вы жиличке приходитесь? – копнула поглубже бдительная консьержка.
– Мы вместе работаем с Ингой Вольдемаровной.
– Ну ступайте, – милостиво разрешила старушка, и Соня направилась к лифту под прицелом буравивших ее спину глаз.
За дверью сорок пятой квартиры звонкий детский голосок с чувством выводил известную песню, вернее, некую ее модификацию:
Пердят перелетные птицы
