все эти изыски – еда казалась пресной, как трава, и недолго задерживалась в желудке.
(«Дыши глубже, – волновалась мама. – Дыши глубже!…Боже мой, какая жалость! Твои любимые баклажаны…»)
Зато Даник кулинарные способности будущей тещи оценил по достоинству. Он был непринужден, раскован и говорлив, как никогда. Очаровал мать, понравился Егорычу и даже Марте (правда, ненадолго), с которой весело пикировался, виртуозно избегая конкретных вопросов.
– Хороший парень, – сказала ей тетка на следующий день. – Только уж больно субтильный. Коляску с ребенком на третий этаж не поднимет. Подари ему хотя бы эспандер, пусть мышцы подкачает.
И Соня отправилась в спортивный магазин, где по совету продавца с хорошо накаченной мускулатурой купила спортивную палку, этакую закамуфлированную тугую пружину, которую требовалось сгибать нечеловеческим усилием, тренируя тем самым бицепсы и трицепсы.
Благоприобретенный спортивный снаряд Соня припрятала у Фросечки, чтобы в следующем месяце подарить Данику на день рождения. И даже сочинила к этому знаменательному случаю шутливый стишок, первые строчки которого сложились уже в метро под перестук колес и приступы мучительной тошноты, когда она возвращалась с покупкой домой.
Маргарита, узнав о грядущем торжестве, безапелляционно заявила:
– Праздновать будем у меня.
– С чего бы это? – вяло удивилась Соня, в душе ликуя, что, во-первых, не придется ютиться в ее каморке, а во-вторых (самое главное!), возиться на кухне и стоять у плиты, изнемогая от вида и запаха убийственной снеди. И что, интересно, путного могла она приготовить в таком состоянии? Маргарита тонко это почувствовала и взяла все хлопоты на себя. Вот что значит настоящая подруга. Остается только надеяться, что она, Соня, не проведет полвечера в туалете, извергая хозяйские деликатесы…
Накануне дня рождения озабоченный Даник сказал:
– Слушай, старушка, меня из общежития выселяют. Кто-то стукнул, что не живу. Надо там покантоваться какое-то время от греха подальше. – И начал собирать вещи.
– Да какая теперь разница? – удивилась беспечная Соня. – Если мы все равно поженимся? Пропишешься у меня – и все дела. Давно надо было заявление подавать.
– Ну, это когда еще будет. А пока без прописки мне что, домой возвращаться с неоконченным высшим? Турнут из университета и не задумаются. Зачем же рисковать на ерунде?
Он чмокнул взгрустнувшую Соню и отчалил, крикнув уже с лестничной площадки:
– Встретимся завтра у Маргариты! Не горюй, старушка!
…Что делает нормальный человек со здоровой психикой, пережив трагическую ситуацию? Правильно. Вычеркивает ее из памяти. Старается не думать, не вспоминать – не ковыряться в ране.
Но ненормальная Соня снова и снова в мельчайших деталях восстанавливала в мыслях этот злосчастный день – день рождения Даника, почти уже мужа, отца своего будущего ребенка (собственно, тогда уже существовавшего, терзавшего ее непреходящей мучительной тошнотой).
Проснулась она тем утром поздно и еще понежилась в постели, прислушиваясь к воскресной суете большой коммунальной квартиры.
Грустно, конечно, что Даник уехал. Зато не нужно готовить завтрак, судорожно подавляя противную тошноту, особенно почему-то беспощадную по утрам.
«А сам он что, не может сварить себе кашу? – гневалась Марта, успевшая уже разочароваться в потенциальном родственнике. – Казалось бы, не велик гусь». «Ну при чем тут гусь? – заступалась Соня. – Он же у меня в гостях. В чужой квартире, да к тому же еще и коммунальной. Мне не трудно пожарить ему яичницу». «А этот твой гость за все время принес в дом хотя бы одно яйцо? Не считая своих подержанных?» «Ну какое яйцо, Марта! Ты же знаешь его ситуацию – ничего, кроме стипендии. Он еле сводит концы с концами. Да он их вообще не сводит! Мне что, жалко для него тарелку супа?» «В мое время парни разгружали вагоны. Чтобы покормить свою девушку супом».
Но это так, лирическое отступление. А в то безмятежное утро Соня выскользнула из постели, покрутилась перед большим зеркалом на двери, разглядывая себя анфас и в профиль, но никаких изменений не обнаружила – живот был плоским и упругим, бедра узкими, а грудь… Вот грудь, и прежде немаленькая, налилась еще больше. Но кто сказал, что это плохо?
Она приняла душ, хотя это было не ее время – но что с того, если ванная все равно свободна? – и выпила чашку зеленого чаю с лимоном. Постояла у окна, глядя на замусоренный внутренний дворик и прислушиваясь, не попросится ли обратно чай, а главное, лимон. Но все обошлось, и Соня сочла это хорошим знаком – счастливым предзнаменованием.
Времени оставалось не так уж много – одеться, накраситься и по дороге купить цветы. Или мужчинам не дарят? Ну, тогда Маргарите – все-таки они справляют день рождения в ее доме. Тем более что от Сониного финансового участия она отказалась наотрез, просто-таки категорически. А Даник вряд ли догадается. Но можно ли винить его за это? Букет стоит целое состояние…
Соня перевела взгляд на приготовленный с вечера брючный костюм – новый, шикарный и, несомненно, очень дорогой – подарок матери на Новый год. Данику – лосьон для бритья, Соне – костюм. Вот такая социальная несправедливость. Каждой твари по харе.
Сколько ей осталось носить свои наряды? Месяц? Два? Прежде чем придется сменить их на одежку для бегемотиков. Она уже присмотрела себе кое-что симпатичное в магазине «Мать и дитя». Пофорсить бы напоследок в новом элегантном прикиде, да нельзя – неловко перед Даником, у которого даже костюма приличного нет, только джинсы да джемпер. Соня вздохнула и повесила костюмчик обратно в шкаф.
Вопреки ожиданиям Даник пришел с букетом, на фоне которого Сонины голландские хризантемы имели довольно бледный вид.
В необъятной квартире на Никитском бульваре нарядная Маргарита летала на коротеньких ножках в облаке чарующего аромата, ее всемогущий папаша весело погромыхивал начальственным баском, серенькая мама хлопотала вокруг огромного раблезианского стола, толпились какие-то гости, родственники, и Соня совсем растерялась, попав вместо ожидаемой студенческой пирушки на чужое семейное торжество да еще и со своим самоваром.
К тому же Маргарита на правах хозяйки посадила именинника возле себя во главе стола, а Соне досталось место рядом с каким-то паскудным мужичонкой, который прицепился к ней, как к собаке репей, недоумевая, почему она ничего не ест и не пьет, и норовя ненароком коснуться ее руки противной короткопалой лапой.
Соня бросала на Даника отчаянные взгляды, но тот, увлеченный беседой с влиятельным папашей, не обращал на нее никакого внимания. В общем, приятный междусобойчик, где до нее, случайной на этом празднике жизни, никому нет дела, кроме липучего соседа справа.
Гости быстро хмелели, разговор становился все громче, распадаясь на отдельные пьяные голоса. О виновнике торжества, похоже, вообще забыли, и Соня, желая восстановить попранную справедливость, а главное, прочитать свое замечательное стихотворение, встала и решительно постучала вилочкой по бокалу, хотя и опасалась, что написанное для веселого сборища однокашников здесь, на чужом пиру, вряд ли произведет должное впечатление.
– Прошу внимания! – сказала она звонким голосом, с ловкостью иллюзиониста извлекая из-за спины свой подарок. – Я хочу поздравить Даника с днем рождения и вручить ему вот этот тренажер, чтобы он еще больше окреп перед предстоящими суровыми жизненными испытаниями… – Тут она лукаво ему подмигнула. – И прочитать маленькое стихотворение, написанное по этому поводу.
И, убедившись, что гости оторвались от своих тарелок и рюмок, Соня вдохновенно продекламировала:
