– Выйти на площадь, крикнуть «я – герой!»?
– А что?
– Так герой должен быть один!
– В смысле? – не понял Геракл. – Это типа, всех убью – один останусь?
– Да нет, – писчик махнул ручонкой на непонятливого обалдуя. – Он должен быть один, совсем один, ни семьи, ни детей, друзей должен навечно успокоить, баб отлюбить и сразу забыть. Несчастные вобщем люди.
– Ха! Для меня это совсем не проблема. Особенно про отлюбить и забыть.
Писчик вскочил на ноги.
– Да? Здорово! Тогда давай. Сейчас выходишь на площадь, объявляешь себя героем, за ночь совершаешь парочку подвигов, к утру я их описываю!
Геракл потупился.
– Ну… Объявить-то я объявлю. А вот подвиги…
– А что – подвиги? Вот, говорят, в горах лев завелся. Иногородние герои уже всех перебили, а этот где- то прячется.
– Да нет, – смутился пастух. – Я его уже нашел…
– И?..
Геракл машинально оправил облезлую рыжую шкуру.
– Ослом оказался.
Писчик сел обратно на камни.
– Да-а… А змеи? У побережья, рассказывали, целый выводок гадюк обнаружили.
– Да какие они гадюки? Так, ужики.
– Проблема…
Он снова вскочил и начал ходить вокруг колодца, помахивая сухими ручками. Потом глянул на Геракла, словно только что заметил.
– Слушай, а ты не тот ли… пастух, что на прошлой неделе святилище Геры разрушил?
– Я, – сконфуженно признался Геракл. – Только не разрушил, а лишь попортил.
– Зачем?
Геракл задумался, не зная что ответить.
– Не люблю Геру. Афродиту люблю. Это моя самая любимая богиня.
– А! То есть это был осознанный акт богоборчества!
– Ну… В какой-то мере.
Писчик подскочил ближе.
– Идея! Опишем, как ты его разрушал. Только акценты поменяем… добавим кое-что.
Геракл хмыкнул.
– Так, может, просто все выдумаем? Я вот еще конюшни месяц назад затопил, хозяин попросил их очистить, а я их затопил, попутно развалив плотину…
Писчик не слушал, нарезая круги вокруг колодца.
– Добавим… добавим… выдумаем… – Остановился. – Слушай, пастух, а ты гений! Выдумаем! Такого еще не было! Все полисы от зависти передохнут! – Он взобрался на возвышение у выгребной ямы. – В общем так. Я буду сочинять о тебе сказание, а ты слушай и поправляй, если что не понравится. – И писчик начал низким басом, развернув тощие плечи и простирая в сторону руку: – Гнев, о богиня, воспой…
Геракл помотал головой.
– Не, слишком напыщенно. Давай попроще, а это начало оставь, потом используешь.
Писчик откашлялся.
– Ну ладно. Тогда так. Правил в Микенах царь Электрион…
– Уже лучше.
Геракл уселся поудобнее на ложе. Писчик продолжал стоять и декламировать.
К утру сказание было придумано и занесено черной краской на длинные куски выделанной овечьей кожи. Куски были свернуты, запечатаны и отнесены во дворец.
К полудню Геракл стоял на выщербленных ступенях царской лестницы, звеня завернутыми в тряпку монетами и ощущая себя настоящим героем. Ярко светило пелопоннесское солнце. В пыли копошились детишки. С базара доносились зазывные крики купцов. Внизу на гладких водах залива чернела парочка длинных кораблей со спущенными парусами. Геракл, поглощенный счастливыми мыслями, не сразу заметил, как на город опустилась тяжелая тишина. Солнечный свет полыхнул по глазам, воздух зарябил, словно пастух оказался в центре бесцветного пламени.
– Приветствую настоящего героя, – насмешливо сказал кто-то.
