особенно притягателен, но, когда Олег медленно, несмело склонился надо мной, я почувствовала досаду. Мне не хотелось его целовать, так же, как не хотелось, чтобы он целовал меня. Тут до меня окончательно дошло: то, что я задумала, был чистой воды фарс. Красивый, элегантный мальчик войдет со мной под руку в гостиную моей подруги, и гости, включая мою маму и саму невесту, станут перешептываться за моей спиной. Что-нибудь вроде: «наконец-то у нее появился настоящий мужчина!», «оказывается, она еще кое-что может!».
Мне стало так невыносимо противно, что я потянулась к бретелькам своего великолепного голубого платья, дабы стянуть его с себя, словно избавляясь от маски.
— Марина, пойдем, а? — умоляюще прошептал Олег.
У него были такие грустные, такие нежные глаза, что я не решилась сорвать этот дурацкий спектакль. Будь что будет!
…Я увидела наше отражение в огромном зеркале Лелькиной прихожей. Нельзя было сказать, чтобы молодость Олега так уж бросалась в глаза. Мы смотрелись гармоничной парой — с приклеенными улыбочками, оба прилизанные до невозможности, не глядящие по сторонам.
— Марина, познакомь меня со своим молодым человеком! — подлетела ко мне мама.
— Это Олег, это моя мама.
— Что вы?! — Олег галантно чмокнул ей руку. — Я подумал, вы сестры, честное слово.
Мама благодарно захихикала.
— Давайте проходите, уже все собрались. Сейчас выкупят невесту, и мы поедем в ресторан, в «Гвидон», между прочим, — она подмигнула, и мне вспомнился Матвей Петрович — жених-повар, — оттуда на Воробьевы горы, потом куда-то еще, а потом на дискотеку. — Лелька придумала какую-то особенную программу — то ли мужской стриптиз, то ли рулетку для гостей.
— Как интересно, — вежливо произнес Олег, поглаживая мои пальцы.
От мамы этот небрежно-ласковый жест не укрылся, я смело заглянула ей в глаза и прочла там изумление, медленно перерастающее в недовольство. Начинается, подумала я, мама устроит скандал только из-за того, что я не сообщила ей о своем новом любовнике!
— Олег, вы не могли бы оставить нас на пару минут? — нежно прощебетала моя родительница, не спуская с меня мечущих молнии глаз. — Вон там напитки, подкрепитесь пока.
Он вопросительно посмотрел на меня, словно дрессированная собачка. Я едва заметно кивнула, и Олег направился к столикам с напитками. Мне стало смешно — еще вчера он играл партию главной скрипки, а теперь по-настоящему счастлив, выполняя мои указания.
— Послушный, — прокомментировала мама, не пропустившая наш обмен кивками и взглядами, — ну рассказывай.
— Холост. Молод. Богат. Влюблен.
— Ты дура, Марина!
К счастью, я слышу эту фразу на протяжении тридцати двух лет довольно часто, поэтому не обиделась. Хотя было непонятно. Без жениха — дура! С плохим женихом — дура! С красивым, богатым, молодым — тоже, выходит, дура.
— Мам, в чем дело? Олег симпатичный парень, любит меня и даже предлагает замуж. Или ты подозреваешь, что я наняла его, чтобы успокоить вас с Лелькой?
Мама горестно покачала головой.
— Как бы я хотела, чтобы это была твоя свадьба, — очень логично заявила она.
— Успеется еще, — отмахнулась я и помахала Олегу, который настороженно наблюдал за мной из угла комнаты.
— Марина, ты рассталась с Егором? — неожиданно резко спросила мама.
Я поправила прическу. У меня очень непослушные волосы, и хотя я с утра вылила на голову пузырек лака, они все равно умудрялись лежать не так, как надо.
— Марина! Я тебе вопрос задала.
Дурацкие волосы! И я сама дура, это правда!
— Зачем тебе знать, мам?
— Значит, ты ему изменяешь, — удовлетворенно кивнула она, — и давно? Ты понимаешь, что делаешь вообще? Да, вы живете в гражданском браке, но это не повод, чтобы гулять на стороне! У тебя никогда не было совести… Ты никогда не думала о других…
С изумлением я смотрела, как моя мама плачет. Все в голове у меня смешалось — мама встает на защиту Егора, которого терпеть не может, мама ревет как девчонка, моя мама, слезы которой я видела последний раз лет двадцать назад, когда она сожгла утюгом свои любимые летние брюки.
— Мам, что происходит? — еле выдавила я.
— То, что я вырастила законченную эгоистку! Я уже давно смирилась с тем, что ты забываешь о родной матери и можешь запросто не отвечать на звонки, не справляться о моем здоровье, не встретить меня, наконец, хотя мы договаривались… Плевать на то, что свою единственную подругу ты игнорируешь, ты плюешь ей в душу. К этому мы с Лелькой привыкли. Но этот мальчик… Он ведь действительно влюблен в тебя, и ты позволяешь…
— Я не могу запретить ему любить! — вспылила я.
— Дело не в этом, — устало возразила мама.
Я вдруг увидела, что у нее под глазами темные круги, что на ее крутой, высокий лоб наползли морщинки, безжалостно приближая мою мамочку к старости, которой она так боялась. А может быть, вовсе не боялась, не знаю. Да и что я знаю о ней?
— Ты ведь любишь Егора, — утвердительно сказала она.
Я кивнула. Мне было невыносимо стыдно, но из-за этого я еще серьезней настроилась на ту игру, что затеяла, придя сюда с Олегом. Мысль о том, что я поступаю гадко, была невыносима, противна и… недопустима. Я не могу ошибаться, я все делаю правильно, потому что иначе и быть не может!
— Марина, девочка моя, как же ты запуталась! Мама потянулась обнять меня, но этот порыв показался мне неуместным. Мне не нужна была жалость.
— Я в порядке, ма, — сказала я.
Она внимательно, недоверчиво посмотрела на меня, словно не узнавая. Презрение и обида сквозили в ее взгляде.
— Что ты делаешь? Зачем? Я понимаю, мы достали тебя тем, что лезем в твою жизнь, но это была лишь своего рода игра, и ты это прекрасно знала. Зачем ты все рушишь, Марина? Ты же сама себе этого не простишь.
— Да что случилось-то? Чего не прощу?
— Нельзя так поступать с людьми, детка! Ты бесконечно врешь…
— Мам, тебе о чем-нибудь говорит фамилия Грушницкий?
Она мигом постарела, сгорбилась, и я уже проклинала себя за этот вопрос — неуместный, глупый и жестокий.
— Ты встретилась с ним.
— Да.
— Он узнал тебя?
— Нет, не узнал. У него есть дочь, мы жутко похожи.
— Да? А его новая жена? Знаю, знаю, прекрасная, ухоженная стерва! Однажды мы столкнулись в магазине, я и его новая семья. Я не рассказывала тебе…
— Вот видишь, и ты не все мне рассказываешь! Мама осеклась:
— Для этого упрека ты вспомнила об отце?
— Нет, — растерялась я, — просто вспомнила.
— Какая же ты дрянь!
Столько в ее словах было горькой убежденности в этом, что мне стало невыносимо больно. А еще захотелось ответить тем же, я даже открыла рот, я знала, что сказать, чтобы причинить ей боль. Передо мной стояла моя мать, и мне было наплевать на это, лишь бы посильнее ударить, не дать в обиду себя. Но я не решилась произнести это. Мама так отреагировала на его фамилию, что сказать о смерти Грушницкого я не смогла. Я злилась на себя за это, но одновременно чувствовала облегчение оттого, что вовремя
