вслушиваясь, он быстро прижал к себе ее голову и чмокнул в седую макушку.
— И я вас, старую дуру, обожаю! Не ревите!
— Ох, о-о-о!
— У нас к свадьбе-то все готово? — спросил Эдик озадаченно, и Агнесса Васильевна тут же смолкла, взглянув на него с недоверием.
— К свадьбе?
— Ну. У меня, если помните, бракосочетание на завтра намечено.
— Милый ты мой! — Она резво вскочила. — Конечно, готово! Будет готово! Соколик ты мой ясный! Поедешь к ней, да? Поезжай, родной, поезжай!
Мыслями он уже был далеко отсюда. Раздумывать некогда! И злиться, что потеряно столько времени, — тоже! Глафира любит его! Она ушла только потому, что Агнесса наболтала ей чепухи. Да и Бог с ней, с Агнессой!..
Перепрыгивая через три ступеньки, Эдик вылетел на террасу, отдавил хвост бедняге-коту и помчался к гаражу.
Глаша говорила, что снимает флигелек где-то в Сочи. Флигелек он, конечно, найдет. Потому что теперь есть смысл искать.
В море
Впервые в жизни он не был уверен, что справится. Что одолеет самого себя и это неожиданное, незнакомое, жуткое ощущение безысходности.
Он не должен думать о ней. Но он думает.
О том, как она улыбается, как бьется тонкая жилка у ее виска, когда она сердится или трусит… О том, как, наверное, могут быть горячи ее губы и нетерпеливы руки… Он представляет себе это. Хотя по жизни у него никогда не было ни капли воображения!
То, что он знает о ней, и то, чего не знает, и то, что он сам придумал, теперь ни на секунду не оставляет его.
Будто бы он добровольно всунул голову в петлю.
Единственное, что ему остается — это вцепиться в штурвал и отсчитывать минуты, ждать, когда придет избавление. Она уйдет, а избавление — придет.
Все правильно. Главное, чтобы ей больше не пришло в голову подняться к нему. Вполне возможно, что он придет в себя, если ее рядом не будет.
— Надо поесть, — сказал Артем вслух, — и кофейку попить, вот что мне надо. Больше — ничего.
— Ты уверен? — томно спросили за спиной, и от неожиданности он резко повернул штурвал.
Яхту качнуло, Артем едва не выпал в дверной проем, но вовремя затормозил и ошалелыми глазами уставился на незваную гостью…
Она кокетливо улыбалась ему. Она взмахивала ресницами и облизывала губки, и поводила плечиками, и делала это смешно и неумело, словно маленькая девочка, решившая изобразить взрослую тетеньку.
От удивления он не сразу увидел все, что следовало увидеть. И только потерев ушибленный лоб, отшатнулся и окинул взглядом всю ее.
Лучше бы он не делал этого.
На пороге рубки стояла полуобнаженная нимфа.
Кое-какая одежда на ней все-таки присутствовала. Шлепанцы и трусики.
Этого было явно недостаточно, чтобы рассудок остался при нем. Артем клацнул челюстью, взялся ладонью за щеку, будто пригорюнившаяся старушка, и быстро отвернулся. То есть приказал себе отвернуться, но ничего подобного не предпринял, таращась на нее, как последний болван.
Руками она обнимала себя за грудь, словно замерзала на ходу. Сквозь пальцы Артем разглядел розовые соски и тотчас принялся себя убеждать, что в них нет ничего особенного, и что он тысячу раз видал такие же… Потом стал молиться о том, чтобы она ушла немедленно. Немедленно! Иначе…
— Я тебе нравлюсь? — сипло осведомилась Ладка, кляня уже собственную самонадеянность, с которой она придумала этот дурацкий, пошлый план.
За этой фразой по сценарию должно было следовать многозначительное движение бедрами.
Ну и?.. Где у тебя бедра? Давай крути ими! Да где тебе мужика соблазнить?!
— Ты что вытворяешь? — задвинувшись в дальний угол и упав там на какую-то табуретку, пробормотал Артем, глядя, как она извивается в дверном проеме.
— Стараюсь тебе понравиться.
— А… Ты мне и так… нравишься.
— Да?
Она удивленно похлопала ресницами, на мгновение остановившись.
Умом — вернее, его остатками, — он понимал, что это только спектакль. Но кроме ума в организме существовало еще много разных штуковин. Например, сердце. Которое вдруг принялось шнырять от пяток к горлу.
— Ты купаться собралась? — спросил он, набрав полную грудь воздуха и усилием воли отправив сердце на место.
Останавливаться нельзя, поняла Ладка. Думать тоже запрещается. Иначе она просто умрет от стыда.
— Не совсем, — прохрипела она, — я пришла к тебе.
— Ко мне? — Он огляделся, мечтая оказаться на Гавайях или, если уж на то пошло, в Нижнем Урюпинске. Это вроде бы тоже не близко отсюда.
— К тебе, — подтвердила она и шагнула неуверенно, все придерживая себя за плечи, — я же тебе нравлюсь. И ты мне тоже. Верно?
Это невыносимо. Что за цирк она устроила? Или сейчас модно соблазнять друзей жениха перед свадьбой? Может, обычай такой новый ввели, а он — ни сном, ни духом!
Как бы ее выпроводить подобру-поздорову, а?
Как бы не сбрендить! Круглый наивный пупок был прямо у него перед глазами. Под руками. Вот он, пожалуйста! Красоты неимоверной. А еще плоский бледный живот, а повыше — острые ребра торчком, а пониже — полоска ткани, и тонкие ножки, и детские розовые коленки в царапинах, на левой — родинка, а потом — узкие щиколотки, и маленькие аккуратные пальчики, слегка налезавшие друг на дружку.
Тоже мне Гумберт, любитель нимфеток!
Было бы из-за чего умом тронуться! Она же — малявка! Кожа да кости! Бледная, растрепанная, худая пичужка! Успокойся!
Я спокоен, ответил он себе, совершенно спокоен.
Я точно знаю, что хочу ее. Я уверен, что она — моя. И все остальное не имеет никакого значения. Пусть даже у нее окажется нулевой размер лифчика! Пусть даже спина у нее будет волосатая или прыщавая!
Он нарочно все это придумывал, надеясь все-таки остыть.
Бесполезно.
Да и ведь знал он, зачем она пришла. Дуреха! Она хотела соблазнить его, а потом укокошить. Или что? Просто шмякнуть по голове молотком? Ой, какая балда! Наверное, она считает себя очень умной и предприимчивой особой, выделывая здесь кренделя на все лады. Но что ж тогда стесняться? Он видел не только ноги и пупок. Он видел ее пунцовые щеки и убегающий взгляд.
Она — та, для которой он купил бы норку!..
Он держал бы ее за руку, взбираясь на гору Индюшка и прыгая в водопад, и шагая по ночному безмолвию леса, и падая в бесконечность — их бесконечность, и взмывая к звездам — их звездам.
Да. Та самая.
И кем-то давным-давно определено, что они будут вместе.
…Для этого надо лишь убить Эдика и уговорить ее не носить траура, а выйти замуж за него, Артема.
Все очень просто.
— Иди вниз, — устало сказал Артем, прикрыв веки.
Будто муха, он влип в собственные мысли, похожие на тягучее сгущенное молоко.
— Я не хочу вниз! — завопила она. И добавила, будто прыгнула в ледяную воду: — Я хочу тебя.
