водопад. А соседнюю стену оживляли два окна, на которых не только штор – даже занавесок не было. И меня передернуло, стоило глянуть наружу.
Ни о каком высоком этаже речи не шло. Ветки деревьев качались за стеклом, видна была трава и деревянный забор с синей калиткой. А еще дальше, у подножия холма, темнели силуэты людей. Почти людей.
Я стиснул зубы, рискуя сломать их. Вот почему пришлось подниматься так высоко! Горизонтальный лаз был прорыт в одной плоскости и закончился под холмом. Этажи, которые я воображал себе, взбираясь наверх, на самом деле были слоями земли. И дом, в котором мы оказались, рассчитывая на спасение, принадлежал Сельме Уибли.
ГЛАВА 20
Ругань, даже самая забористая, в эту минуту помогла бы мне, как мертвому припарка. Перед глазами взорвалась атомная бомба, и черный гриб бешенства полностью накрыл, мозг. Схватив с журнального столика лампу на массивной подставке, я запустил ее в стену и сбил карикатуру на водопад. Стекло, покрывавшее этот шедевр живописи, зазвенело тонко и противно, а я со всего маху ударил ногой по столику. Он полетел в угол, рассыпая вырезанные из журналов фотографии, словно в этом доме жила маленькая девочка, собирающая коллекцию красивых картинок. Правда, вряд ли нормальная девчушка выбрала бы темой своей коллекции исключительно снимки мужчин. Старомодную этажерку я ухватил обеими руками и отправил ее в полет по комнате, усеивая пол осколками дешевых статуэток и вазочек. Жаль, не выйдет так швырнуть весь этот дом! Сорвать его с фундамента и запустить вниз по холму прямо на головы собравшимся там моухейцам! Напольная керамическая ваза, похожая на те, что я видел у Маккини, разлетелась на десяток кривых осколков, врезавшись в стекло узкой горки. Новая порция статуэток, на сей раз в компании с бокалами, превратилась в блестящий и очень мелкий мусор.
Я остановился посреди разгрома, тяжело дыша и оскалив стиснутые зубы. К глазам подступили слезы. И я раньше считал, что знаю значение слова «отчаяние»? Делберт не мешал мне буйствовать. Опустившись на край продавленного дивана, он откинулся назад и полулежа наблюдал за мной из-под опущенных ресниц.
– Подойди сюда, Уолт, – позвал он, когда я остановился. – Мне трудно громко говорить.
Я перевел дыхание и тоже присел на диван. Руки мелко подрагивали. А Делберт дрожал всем телом.
– Тебе надо промыть рану и сделать перевязку, – сказал я.
– Зачем? *
Отвечать было нечего. Мы дрались, убивали и убегали от убийц, нашли тайный лаз и выложились до последнего, пробираясь по нему, а потом карабкаясь на стену, но в результате оказались в прежнем дерьме. Не победители – мясо для ближайшего пиршества. Какой смысл теперь думать о возможном заражении крови?
– Мы все знали, что из дома Уибли ведет куда-то подземный ход, – сказал мальчик. – Но что есть ответвление и до Клейменов, я ни разу не слышал. Как мистер Риде не сумел о нем узнать?
– Шестым чувством. Ресницы на миг взметнулись.
– Почему шестым?
Он не шутил. Ну да, за математику мы взялись, но до основ физиологии добраться не успели, так что о стандартной пятерке чувств мальчик понятия не имел.
– Это значит – особенным. Джейк иногда проявляет необычные способности.
– Хорошо. Может, тогда у него получится… Я должен был вас обоих предупредить, что этот подземный ход опасен. – Делберт еще раз облизнул губы. – Но там, у Клейменов, другого выхода для нас не было, а вы с мистером Риденсом выглядели такими уверенными…
Мы? Перепуганный, ничего не понимающий фантазер и его дружок-фанатик с отсутствующим взглядом?
– Наверное, раньше у Клейменов был открытый вход в подземелье, – продолжал Делберт. – Когда-то давно. А потом его замуровали. Наскоро заделали, кое-как, потому что боялись. Основную кладку мистер Риденс прутом не расковырял бы.
Я кивнул и спросил:
– Почему боялись?
– Там что-то опасное. Понятия не имею, что. Покойный мистер Уибли рассказывал, еще его отцу дед запрещал к лазу подходить. А Сельма один раз туда полезла. Говорили, она молодой была упрямой, никого слушать не хотела. Спустилась в лаз и свихнулась там.
Ему становилось трудно говорить. Побледневшее лицо покрылось слоем пота, как пленкой. Язык все чаще касался губ, но они оставались сухими.
– Когда Сельма чокнулась, многие предлагали ход заделать намертво. Но мистер Уибли сказал, что это будет нарушением традиций. Мол, этот ход Моухею ровесник, и надо его сохранить на всякий случай. Он всех переспорил. А после его смерти о ходе не вспоминали. Вообще в этот дом годами никто не входил, кроме Сельмы.
Глаза мальчика закрылись, а голос упал до шепота.
– Сейчас передохну. Не прикасайся к плечу, пожалуйста.
Я отошел к окну. Раз в нашем положении медицинская помощь обернулась бы медвежьей услугой,
ни к чему навязываться с неумелым лечением.
Сумерки уже превратились в темноту, но у подножия холма гигантской медузой вспух круг яркого света. Моухейцы выстроили свои машины в два ряда на главной улице и включили фары. Я видел их, как актеров на сцене, и без труда узнавал каждого. Стэн Клеймен воздел руки к небу, как впавший в раж священник, Барри Пиле держал трость у груди. Паула Энсон обнимала Дилана. Рядом серебрились распущенные волосы
