нервозные подозрения отступили. Я отпил еще глоток и посмотрел на него.
– Я слушаю.
Ларри тоже поднес кружку к губам.
– Сначала слушать буду я, – за спиной у улыбки промелькнула офицерская интонация. – Если бы я хотел рассказывать с ходу, сделал бы это, как только ты приехал. Но, по-моему, чем больше странностей заметит человек., тем быстрее поверит он потом в чужие слова.
– Ну и…
– Ну, и рассказывай, что заметил, – Ларри откинулся на угол дивана, забросил ногу на ногу. – Не стесняйся, давай с подробностями. Меня ничем не удивишь.
Он не соврал. Признавая справедливость неписаного закона «откровенность за откровенность», я говорил о видениях, начавшихся еще в дороге, о странно изменившемся поведении Джейка и о том, какими фальшивыми выглядят моухейцы, а О'Доннел только улыбался краем рта и кивал, как профессор на экзамене, довольный правильным ответом студента.
– И наконец выясняется, что ты – мертвец, – подвел я итог истории.
– Писатель должен распознавать фигуральные выражения.
– Но даже писателю не помешало бы знать, чем они мотивированы.
Ларри рассмеялся. Пододвинул ко мне кофейник и поровну разлил в опустевшие чашечки остатки коньяка.
– Так, значит, без Риденса ты не уедешь? – спросил он.
– Нет.
– А если обстоятельства станут еще хуже? Больше кошмаров, больше странных людей вокруг… Или
– Ты обещал прояснить дело, а не запутывать еще сильнее.
– Извини. Просто мне надо точно знать, насколько сильно в тебе чувство дружбы.
– Слона на спине выдержит, – буркнул я.
– Скоро проверим. Я сказал, что ты умер, Уолт, так вот – умер ты из-за дружбы. Я в свое время умер из-за любви, – губы Ларри дернулись. – Шестнадцать лет назад я знать не знал, что на свете существует Моухей. И никаких кошмаров не видел по дороге сюда, никаких жутких галлюцинаций. Наоборот, мы въехали в эту проклятую деревню, заливаясь смехом. Отличная была компания…
В автобусе стоял такой хохот, что уши закладывало: капрал Бейкон только что закончил рассказывать анекдот о заблудившемся в Нью-Йорке китайце. Лейтенант О'Доннел обнимал за плечи жену. Кэтлин даже сейчас, на седьмом месяце беременности, была красивее всех женщин, каких ему только доводилось видеть. И именно она настояла на участии в этой экскурсии. Ларри не хотел трястись в автобусе и жизнь в палатках после восьми лет в армии не казалась ему романтичной, а Великие Озера… На черта ему сдались Великие Озера? Но Кэтлин заявила, что он хочет лишить ее всех удовольствий в жизни, обозвала эгоистом и то ныла, то ласкалась, повторяя «поедем», «поедем», «поедем», с того момента, как на приграничной военной базе, где служил Ларри, вывесили объявление об автобусной экскурсии на Великие Озера.
Желающих было с лихвой; поддавшись наконец на уговоры жены, лейтенант О'Доннел чуть не остался за бортом уже не по собственной воле. Но его любили и командиры, и подчиненные, кроме того, все восхищались Кэтлин, желали им обоим счастья… Словом, из самых лучших побуждений – как это всегда бывает – им уступили два билета в ад.
Впрочем, пока автобус не добрался до Моухея, об аде никто не вспоминал. Ребята смеялись, пили пиво и шутили, не всегда успевая прикусить язык, если шутка оказывалась чересчур сальной для женских ушей. А обладательница единственной в автобусе пары таких изящных розовых ушек улыбалась, поглаживала живот и прижималась к мужу. Ларри и Кэтлин уже почти месяц не занимались любовью, и, может быть, поэтому он испытывал такое острое наслаждение от каждого невинного прикосновения к ее телу.
– Еще одна деревенька, – выкрикнул Бейкон. – Им конца не будет! А убогая-то какая!
Ларри выглянул в окно поверх плеча Кэтлин. Разбросанные по холмистой равнине дома показались ему неуклюжими, словно слепленными из деталей разнокалиберных детских конструкторов. А через две минуты раздался треск и визг тормозов; автобус резко вздрогнул и, перекосившись вперед, замер. Водитель, Томми Райе, чертыхнулся, толчок бросил Кэтлин на мужа, и она охнула, обхватив живот обеими руками. Рядовой Динкман, как раз поднявшийся, чтобы изобразить полковника на плацу, шлепнулся на задницу и выпалил фразу, которую полковник мог бы позволить себе разве что в случае новой мировой войны. Мотор автобуса еще работал, но двигаться он больше не желал, только кренился все сильнее, словно хотел зарыться носом в землю. Капитан Йорк, худощавый мужчина лет сорока, старший по званию среди экскурсантов, крикнул: – Глуши двигатель, Том!
Минутой позже толпа парней в военной форме рассматривала глубокую рытвину, в которую ушли передние колеса. Автобус прижался к земле передней частью, словно брал низкий старт, но вот сорваться с места и рвануть вперед он точно не смог бы. Томми Райе клялся, что ни один водитель в мире не разглядел бы яму, потому что она была прикрыта досками, спрятанными под густым слоем пыли. Доказательством его слов служили изломанные куски фальшивого дорожного покрытия. Но это не облегчало положения: автобус крепко засел в узкой ямине.
– Сэр, – Динкман повернулся к капитану, – что будем делать?
Йорк не ответил. А Ларри вдруг подсознательно почувствовал опасность серьезнее, чем если бы над их базой закружились истребители противника. Он автоматически опустил ладонь на кобуру и порадовался, что не оставил пистолет дома, как сделали Йорк и Бейкон.
Со всех сторон к ним уже спешили моухейцы. Они охали и цокали языками, разглядывая застрявший автобус, но никто не давал советов и не спешил разворачивать спасательные работы.
– У нас тут земля сама собой просела, – сказал невысокий коренастый мужчина. – Мы мосток сделали наскоро, ни сил, ни времени не было долго возиться – думали, когда на полях управимся, подвезем земли и засыплем эту яму. А оно вон как вышло… Легковушки-то мосток выдерживал, а автобус слишком тяжелым оказался.
