«Он нарочно это говорит, – понял вдруг я. – Проверяет мою выдержку. Может, те парни умирали совсем не так жутко». А если и
– Я думал, Динкман отдаст концы первым, забьет пылью дыхательное горло и отмучается. Но Томми умер, а Динкман еще час хрипел.
– Как его звали?
– Не помню. Зачем тебе?
– Просто так. – Я отправил в рот последнюю ложку бульона и облизнул губы. – Кофе не будет?… Тогда крикни, чтоб принесли, и рассказывай дальше.
В его взгляде появилось одобрение: «Мы в тебе не ошиблись, парень!» Вот спасибо! Можно теперь сесть возле костра?
Я действительно сел поудобнее и каким-то чудом сумел расслабиться. А как только схлынуло напряжение и мозг перестал талдычить: «Глотай и не своди брови. Глотай!» – позывы к рвоте, вызванные рассказом Ларри, исчезли. На смену им пришло понимание: я сумел затолкать в себя еду, потому что с детства принимал противоядие к таким рассказам. Да здравствуют авторы романов ужасов! В какое-то мгновение, еще не опомнившись от встряски, я стал воспринимать историю О'Доннела как книжный сюжет. И теперь, как положено не киношному, но книжному герою, держался невозмутимо. Но, пожалуйста, господи, пусть он больше не вспоминает никаких подробностей. Я, конечно, уверен в себе, но все-таки… Лучше не надо. О'кей?
Кофе принесла Кэтлин. Я заметил ее встревоженный взгляд, брошенный на мужа, и улыбнулся:
– Ты еще прекраснее, чем вчера. Ларри, можно поцеловать твою жену?
– Давай, – насмешливо хмыкнул О'Доннел. Наверное, он не стал бы бить меня, даже если бы я поцеловал Кэтлин взасос, но я ограничился тем, что прикоснулся губами к ее душистой щеке. Может, по этой щеке и размазывалась человеческая кровь, но не так много, как по губам.
Кэтлин чмокнула меня в ответ, и мне стоило усилий не вытереть щеку.
– Ларри все тебе рассказал? – поинтересовалась она.
– Надеюсь, что если и не все, то большую часть.
Женщина подмигнула.
– Когда придешь на танцы, первый вальс – мой.
– Договорились.
Мы с Ларри проводили ее взглядом. Сзади Кэтлин выглядела соблазнительнее дочерей, в ее походке сквозила чувственность и великолепное умение управлять своим телом. Я вспомнил, как танцует эта богиня. Можно только представить, как она хороша в постели! Надо было все-таки поцеловать ее по-настоящему. Плевать, скольких поклонников она сожрала. Ни Энни, никакая другая женщина не волновала меня так сильно, как Кэтлин О'Доннел.
– Я люблю ее с той минуты, как увидел впервые, – сказал Ларри, не поворачиваясь ко мне. – Люблю больше всего на свете, и моя любовь сильнее всех человеческих законов и моральных табу.
– Даже способна оправдать сотни убийств?
– Миллионы. Я готов своими руками истребить все человечество, лишь бы Кэти и девочки были со мной – и счастливы.
Он потянулся за кофе, мимоходом глянул на бутылку виски, но заговорил о другом:
– Если бы ты знал, Уолт, как я боялся за Кэти, когда она рожала. Ни врачей, ни хотя бы настоящей акушерки рядом. Миссис Гарделл называет себя дипломированной медсестрой, но я к тому времени уже знал, что диплом она получила по почте, окончив заочные курсы. Здесь не учатся иначе – дождь ведь может пойти, когда человек сидит на лекции. Понимаешь?
– Поэтому ваши дети и не ходят в школу?
– Естественно. Я ни за что не допущу, чтобы мои девочки оказались за пределами Моухея, когда из туч закапает. Случись такое, они либо будут убиты перепуганным копом, либо превратятся в подопытных кроликов в каких-нибудь закрытых лабораториях. Ненадолго, без самогона им не прожить больше суток. А нам всем пришлось бы разыгрывать удивление перед властями и открещиваться от моих дочерей, уже мертвых.
Он опустил голову и машинально качнул ею из стороны в сторону, будто не мог выдержать представившуюся картину.
– А если кто-то приедет сюда в дождливый день? Например, шериф округа.
Этот вариант отрицательных эмоций не вызвал.
– Я его встречу, – ответил О'Доннел. – И попрошу заглянуть попозже. А остальные на время спрячутся. Мы уже обыгрывали такую ситуацию. В крайнем случае, я с любым шерифом справлюсь.
Улыбнувшись, он положил себе сахару. Белого, как лицо мертвеца в разбитой машине, и блестящего в свете лампы, как дорога под дождем.
– Я говорил тебе вчера, Уолт: мы готовы себя защищать.