Широкое признание Ленина мучеником вряд ли могло быть исполнением директивы, спущенной сверху. В то время еще не существовало государственного аппарата, способного навязать массам соответствующие образы и эпитеты, хотя печать Москвы и Петрограда делала попытки в этом направлении. Исторический процесс превращал Ленина в «страстотерпца», напоминающего пресветлых князей, чья святость проистекала из трагической гибели, которая настигала их при исполнении своего долга. Подобно официально поддержанному культу Александра II, культ Ленина берет начало в публичном признании его добровольной жертвы на благо народа. Но сверхчеловеческий статус Ленина осложняется тем, что, претерпев мученичество, он остался живым. Многие тогдашние публикации приписывают спасение Ленина чуду.
Следующий пример демонстрирует сплав идеологии и мистицизма, столь характерный для позднейшего культа Ленина. В статье, появившейся в московской областной газете, указывалось, что только соединенная воля пролетариата спасла Ленина от верной смерти. «История огнестрельных ранений во время последней войны знает много случаев, поистине „чудесных“… когда какая-нибудь записная книжка, медальон, даже пуговица отклоняли направление пули». Но там речь шла о выстрелах с большого расстояния. «Убийца» Ленина стрелял в упор. Несколько сантиметров влево или вправо — и пуля, попавшая в шею, оборвала бы его жизнь. Пуля, засевшая в плече, могла пробить легкое.
Не пуговица и не медальон, но «воля пролетариата», вмешавшись, спасла от гибели вождя, подвергшего себя риску из-за излишней доверчивости[196]. Эта версия напоминает многочисленные правительственные и церковные публикации, наводнившие Россию после неудачного покушения на жизнь Александра II в 1866 г. Пистолетные выстрелы не поразили императора, поскольку «Божественная Длань Провидения» заставила пули отклониться от цели. (Как правило, русские террористы прошлого века были плохими стрелками.)
Каковы бы ни были народные слухи на этот счет, рассказы о покушении на царя исходили из официальных источников. Но как расценивать версию о покушении на Ленина в 1918 г.? Что означает изображение Ленина как мученика, обласканного милостью свыше? Выражали авторы стихов и панегириков свои подлинные чувства или же они намеренно пытались создать миф, который мог бы воодушевить читателей? Однозначно ответить на эти вопросы нельзя. Несомненно, однако, что цветистые сочинения в стихах и в прозе о Ленине, явившиеся на свет после покушения, не подражали публикациям в центральной прессе. Только произведения Зиновьева сходствовали пышностью стиля с материалами местной печати: к тому же, его речь появилась в газете спустя целую неделю после покушения. Мифологизация Ленина началась сразу же после этого события. По-видимому, многие поэты и журналисты выражали искренние чувства горя и негодования языком, естественным для себя. Другие, возможно, сознательно стремились обрисовать Ленина в формах и красках, которые, по их мнению, окажут воздействие на читателей. Многие же просто выражали свою солидарность с большевиками с максимумом доступного им красноречия. Безусловно, в ранней мифологизации Ленина имели значение все эти факторы, однако наиболее убедительное объяснение высокопарной псевдорелигиозной риторики, восхвалявшей Ленина в сентябре 1918 г., следует искать в желании продемонстрировать солидарность с большевистской властью. Началась гражданская война, и Кремль без промедления обрушил красный террор в ответ на мнимую попытку переворота со. стороны эсеров. Было самое время заявить о своей лояльности ясно и недвусмысленно.
Чувства религиозного преклонения и политической лояльности имеют общий источник в человеческой психологии, и долгий процесс секуляризации не привел к разграничению двух этих сфер в умах простых людей. Жития святых, излюбленное чтение крестьян, послужили образцом при описании влиятельных авторитетов даже для многих представителей революционной интеллигенции — в особенности для выходцев из провинций, чьи отцы и деды были еще крепостными. Кроме того, разветвленная система демонологии в религиозных верованиях русского народа предполагает постоянную борьбу добрых и злых духов, святых и бесов. Фразеология ранних этапов становления ленинского мифа заимствована из языка этой культуры. Это со всей очевидностью явствует из народных попыток мифологизации Ленина, сталкивающих его с грозным, наводящим страх врагом — нередко в образе демонического чудища. Наглядное подтверждение этому видим в статье, помещенной в провинциальном еженедельнике военно-революционного комитета Московско-Киево-Воронежской железной дороги:
«Контрреволюционная гидра, как неизменная спутница и последовательная изменница всякого добра, истины и справедливости, из недр самой преисподней распространяет свои ядовитые щупальцы, ища слабого места на теле мировой революции…
…И вот организованный враг Советской России — буржуазия и неизменные ее спутники социал- предатели „Черновцы“ 27 августа делают неслыханное преступление перед трудящимся классом всего мира — в упор стреляют в вождя мирового пролетариата — Ленина… в… единственного кумира и божества рабочего класса и беднейшего крестьянства и каждого честного человека и гражданина всего мира и всего человечества…
…Жалкая и несчастная пародия! Одна безумная и конвульсивная рука умирающего человекоподобного зверя руководила этими бессмысленными, безумными и жестокими выстрелами в Москве и Петрограде…
…[Так] гидра, или слепой вековечный „спрут“, пойманный в вечно темных глубинах океана и выброшенный на влажный морской берег, беспомощно извивался своими клешнями и случайно поразил неосторожно близко подошедшего к нему человека, который также собирался нанести ему последний смертельный удар. Нет, несчастная гидра! Твои дни сочтены и твой укус может послужить только сигналом ко всемирному братству всего трудового народа»[197].
Автор этой не слишком связной, однако выразительной тирады — неискушенный выходец из низов, по всей вероятности, железнодорожный рабочий. Неправильный слог и примитивная образность изобличают это сочинение как несомненный плод народного воображения. Подобная литература о Ленине просуществовала очень недолго — лишь до его кончины. Уже в начальном потоке ленинианы, излившемся сразу после покушения, большевистские журналисты следовали партийной линии, стремясь создать стандартный образ Ленина для нужд общественности, выработать официальное жизнеописание вождя, которое превратило бы его в действенный политический символ в рамках марксистской идеологии. Общепринятая стандартизация ленинского образа произошла только после его смерти в 1924 г., когда усиленно и повсеместно насаждался культ его памяти. Однако процесс унификации начался тотчас же вслед за покушением на жизнь Ленина.
«Культ личности противоречит всему духу марксизма, духу научного социализма», — писал Ольминский в 1918 г. Не индивидуумы, но производственные силы управляют ходом истории. Однако в то время как эсеры преувеличивают роль личностей, создавая культ «героев» и «иконы», русские марксисты ошибочно ударились в другую крайность, игнорируя своих лидеров. Сам Ольминский положил начало мифу о Ленине в кратком биографическом очерке, опубликованном в мае 1917 г. В 1918 г. он целенаправленно побуждает своих товарищей отбросить идеологические предубеждения в писаниях о Ленине, поскольку значение Ленина не исчерпывается тем, что он занимает должность главы государства. «Наша партия неотделима от тов. Ленина, как, в свою очередь, он неотделим от партии. И познать, изучить т. Ленина, как литературного и политического деятеля, это значит — в единой личности познать и изучить колоссальный, революционный, пролетарский коллектив». Данный тезис стал краеугольным камнем культа: Ленин — это коллектив, партия, рабочий класс. Основываясь именно на этом тезисе — Ленин как воплощение воли народа — партии и предстояло сплотить общество после его смерти. «Познать Ленина для нас означает познать самих себя, — писал Ольминский, — в этом законное оправдание интереса к его личности»[198]. Ольминский писал свою статью еще до покушения. После выстрелов 30 августа исключительность ленинского статуса принималась за должное, и посвященные ему сочинения впредь обходились без идеологического обоснования. Мечта Ольминского привлечь к фигуре Ленина большее внимание сбылась в том же 1918 г., когда ВЦИК подписал в печать две биографии Ленина,
