По мрачному лицу провел Андрей?Зачем ее пытающего взораОн избегал, как бы страшась укора?XXIIIОна разгневалась. Перед слезамиВсегда сердиты женщины. СлегкаКусая губы, ласково глазамиПрищурилась она… да беднякаНасмешками, намеками, словцамиТерзала целый божий день, покаОн из терпенья вышел не на шутку…Дуняше стало легче на минутку.XXIVНо вечером, когда то раздраженьеСменила постепенно тишина,Немую грусть, унылое смущенье,Усталый взгляд Андрея вдруг онаЗаметила… Невольно сожаленьеВ ее душе проснулось, и, полнаРаскаянья, Дуняша молчаливоПо комнате прошлась и боязливоXXVК нему подсела. Взор ее приветноСиял; лицо дышало добротой.«Андрей, зачем вы едете?» ЗаметноДрожал неровный голос. ГоловойПоник он безнадежно, безответно,Хотел заговорить, махнул рукой,Взглянул украдкой на нее… бледнея…И поняла Дуняша взгляд Андрея.XXVIОна сидела молча, замирая,С закрытыми глазами. Перед нейВся будущность угрюмая, пустая,Мгновенно развернулась… и, со всейСобравшись силой, медленно вставая,Она сказала шёпотом: «Андрей,Я понимаю вас… Вы не лукавы…Я благодарна вам… Вы правы… правы!»XXVIIЕго рука, дрожа, сыскала рукуДуняши… Расставаясь навсегда,В последний раз, на горькую разлукуПожал он руку милую тогда.Не передав изменчивому звукуСвоей тоски — но страха, но стыдаНе чувствуя, — проворными шагамиОн вышел и залился вдруг слезами.XXVIIIО чувство долга! Сколько наслаждений(Духовных, разумеется) тобойДается нам в замену треволненийНичтожной, пошлой радости земной!Но по причине разных затруднений,По слабости, всё мешкал наш герой,Пока настал, к тоске дворян уездаБобковского, печальный день отъезда.XXIXАндрей с утра в унылую тревогуВесь погрузился; дедовский рыдван,Кряхтя, придвинул к самому порогу,Набил и запер толстый чемодан;Всё бормотал: «Тем лучше; слава богу», —И сапоги запихивал в карман…*Людей томит и мучит расставанье,Как никогда не радует свиданье.XXX