Том 2. Сцены и комедии 1843-1852

Джулио. Но всё-таки вы нас всех сводите с ума…

Астольфо. Кто сошел с ума? Выгоните его вон… Я не люблю сумасшедших…

Джулио (Андреа). Подожги ему бороду, Андреа, сделай милость…

(Удар грома.)

Аннунциата. Затворите окна… Какой душный ветер… посмотрите, как свечи тускло стали гореть…

Андреа. И цветы вдруг так сильно начали пахнуть.

Джулио. Сирокко…

Аннунциата. Не запирайте окон… (Она вдруг бледнеет…)

Джулио. Что с вами, Аннунциата, — вы бледнеете, вам дурно… воды!

Аннунциата (с презр<ением>). Мне дурно!? Подите прочь… прочь… Молчите… (Встает.) Слышите ли вы, слышите ли вы — словно приближение великой рати… словно прилив широкого моря…

Джулио. Я слышу отдаленный гром…

Аннунциата. А теперь — всё умолкло, всё, как будто никогда не бывало на земле ни движения, ни жизни — мой голос странно звучит в застывшем воздухе…

Джулио. Перед грозой…

Аннунциата. Молчите, молчите все… (Она закрывает лицо руками.)

Голос Сатаны (торжественно и медленно). Аннунциата!

(Все вздрагивают…)

Джулио (трепещущим голосом). Кто вас зовет?

Аннунциата. Мой любовник… я иду к нему…

Джулио. Ваш любовник… но кто ваш любовник? Где он? — в саду… Мы вас не пустим — и пойдем сами к нему навстречу…

Аннунциата (качая головой). Вы меня не пустите! Вы…

Все вместе. Да… Да…

Аннунциата. Вы хотите знать, кто мой любовник? Так вслушайтесь же в его голос…

(Молчание.)

Голос Сатаны (еще медленнее). Аннунциата…

(Женщины вскрикивают.)

Аннунциата (восторженно и с злою насмешкой)

Меня зовет он… Господа,
Вы удержать меня не в силе!
«Ему» останусь я верна
И на земле… да и в могиле!..
Меня смирил лишь он один…
Мой грозный друг — мой властелин
Меня найдет всегда готовой
В последний раз — как в первый раз…
Меня зовет мой друг суровый…
Его люблю я… больше вас.

(Она быстро уходит.)

Джулио. Опомнитесь, господа… за мною — в сад и шпаги наголо!

Пиетро, Андреа, Роберто бегут вслед за Джулио… Обе женщины, дрожа, прижимаются к Астолъфу…

Вдруг в саду раздается слитный крик 4-х молодых людей.

Сцена 3-я

Антонио, Карло Спада сидят у входа пещеры… Меж ними широкий плоский камень. На камне бутылка. Гроза. На дне пещеры, при каждом блеске молнии, виден Валерий. Он спит на груде сухих листьев.

Карло. Та́к-то, брат, та́к-то! (Пьет немного из бутылки.) Не погневайся — я продрог, да и привык к вину… Какова погодка?

Антоний. Карло…

Карло. Ну?

Антоний. Помнишь ли ты… Марцеллину?

Карло (в смущении). Марцеллину… Какую Марцеллину?.. Нет, нет… (Пьет.) И на что тебе?

Антоний. Я ее любил…

Карло. Да, да — теперь вспомнил… хороша была покойница…

Антоний. Она умерла?

Карло. Умерла… (Молчание.) А сколько тебе лет, Антонио?

Антоний. Однолетки, семьдесят три года.

Карло. Семьдесят три года… (Вполголоса.) Можно бы покаяться… А кто его знает!

Антоний. Что ты говоришь?

Карло. Да что за вздор! чего я боюсь? мы с ним старики — да он, вишь, и монахом стал… (Громко.) Каюсь, отче: сгубил я бедную твою Марцеллину…

Антоний. Что?

Карло. Эге, брат — глаза у тебя засверкали по-прежнему… Тогда, помнится, с тобой шутить не годилось.

Антоний (задумчиво). Боже мой, прости мне мое прегрешение… Рассказывай, товарищ… и не бойся, я стар и расстался с прежней жизнью… навсегда.

Карло. Смотри ж — не сердись на меня. После нашей разлуки, года два спустя, занесло меня опять в Болонью — с кем и зачем позабыл. На другой же день отправился я к Марцеллине. Вспомнил я о тебе, брат Антонио, как взошел в тот темный чудный проходец — знаешь? вот и направо знакомая дверь, высокий каменный порог… я стукнул, она сама мне отворила. Увидав меня, она вскрикнула, поднялась на цыпочки, поглядела, нет ли тебя за мной и спросила: А Антонио?.. Я сказал, что сам пришел к ней осведомиться о тебе… Она побледнела и уронила головку… Я взошел в ее комнатку, оглянулся — всё на том же месте: на стене твой портрет, нарисованный углем нашим знакомым живописцем, помнишь, после славной пирушки, как бишь его звали, такой был веселый… на кровати твоя шляпа с полинялыми перьями… На окне те же цветы, во всей комнате тот же милый запах… Я сел на окно — она подле меня на низеньком стуле… Я ей всё рассказал — она слушала и плакала: и я всплакнул раз… Уходя, я стащил с руки свою огромную перчатку и тихонько пожал ее бледные пальчики… она посмотрела на меня так пристально, так грустно… Я у ней бывал часто: она мне сказывала, что с тех пор живет одна и никого не видит, что более году от тебя не имеет известий, что ее сестра ушла в Рим с одним беглым монахом… И платье-то на ней было то же — да поизносилось в два года… Она всё еще была хороша, хоть и похудела очень — и так же задумчиво улыбалась и так же причесывала волосы. Вот однажды — я был у ней, сидел до вечера — вышел на улицу, и вдруг пришло мне в голову, что я ее люблю, что я ее всегда любил, и тогда уж, когда мы с тобой