Комиссар выслушал Отто внимательно, помолчал, потом спросил:
— Если бы перед доктором был немецкий офицер, как бы он поступил?
Краммер усмехнулся:
— Сделал бы операцию по долгу службы. И потом, мои соотечественники мне верят.
— Мы тоже верим вам, доктор, — твердо сказал комиссар.
Краммер поджал губы, посмотрел на комиссара в упор.
— Хорошо. Я буду делать операцию.
Разведчики быстро соорудили из тщательно отесанных жердей операционный стол. Со всего лагеря собрали керосиновые лампы, заправили их.
Пока готовили помещение, Еленка по приказанию комиссара принесла котелок борща с мясными консервами, хлеб, деревянную ложку и плитку шоколада. Поставила все это перед Краммером.
Краммер хлебнул борща, усмехнулся, посмотрел на Отто:
— Вас тут неплохо кормят!
— О, нет, герр доктор. Я ем то же, что и все в этом лагере, — постный борщ и пшено. Это, очевидно, приготовили специально для вас.
Четыре с половиной часа колдовал Краммер над безжизненным телом Сергея. Трижды падала в обморок санитарка Вера. Лицо Натальи, помогавшей хирургу, стало белее снега от усталости и нечеловеческого напряжения. Отто мутило, он должен был собрать все свои силы, чтобы не выбежать из землянки. От запаха керосина болела голова.
Четыре с половиной часа, как зачарованный, смотрел комиссар на руки Краммера, на их точные, едва уловимые движения, на тусклый, желтоватый от керосиновых ламп блеск инструментов. Да, Краммер был настоящим хирургом, это комиссар понимал.
Когда, наконец, закончилась операция и Сергею сделали вливание крови, Краммер снял порозовевшие резиновые перчатки, бросил их в алюминиевую миску и, ни на кого не глядя и не надевая ни шинели, ни шапки, вышел из землянки. Морозный воздух ударил ему в голову пьянящей свежестью, снег до боли ослепил воспаленные глаза.
Сидящие на бревнах разведчики встали, вытянулись, будто перед полководцем, и выжидающе смотрели на Краммера.
Он молчал, он даже не замечал обращенных к нему лиц. Никогда еще за долгую практику не приходилось ему работать в таких нечеловеческих условиях, без фрау Китцен, без хорошего света… Ну что ж, он сделал все, что мог. Вряд ли его пациент будет жить… Вряд ли… Слишком поздно..
И вдруг доктор Краммер поймал себя на неожиданной мысли. Ему хотелось, чтобы этот пациент жил. Ему было не все равно, будет он жить или умрет. Это было ново и удивительно. Доктор Краммер пощелкал языком, будто сосал карамельку. Потом почувствовал, как кто-то надевает ему на голову шапку и накидывает на плечи шинель.
Он обернулся.
Рядом стояли комиссар и Отто.
— Очень трудный случай, — буркнул доктор Краммер и медленно, сгорбившись, побрел меж деревьев, разминая застоявшиеся ноги.
После плотного обеда комиссар проводил Краммера до наружного поста. Дальше сопровождать его должны были Петрусь и Отто.
Всю дорогу комиссар нес небольшой сверток в белой тряпице, аккуратно перевязанный веревочкой.
Остановились возле часовых. Краммер, увидев вооруженных людей, насторожился.
— Передайте доктору Краммеру нашу благодарность, — сказал комиссар. — И вот это… — он замялся и явно чувствовал себя неловко. — У вас, кажется, врачам платят за визиты?
— О да! — воскликнул Отто. Взял из рук комиссара сверток и передал Краммеру.
— Что это? — спросил тот.
— Сало.
— О-о!.. — рыжие брови Краммера взлетели. — Я думал, что меня эти молодцы расстреляют! Я не возьму сала.
— Почему? — спросил Отто.
— Нет-нет… Я — военный врач и не могу получать плату за лечение… э-э-э… неприятеля. Объясните это герру комиссару.
Отто перевел. Комиссар засмеялся.
— И добавьте, — сказал Краммер, — что, если я понадоблюсь в другой раз, пусть со мной свяжутся более… цивилизованным способом.
Краммер вернул комиссару сверток, козырнул и, не оборачиваясь, пошел вперед.
Петрусь и Отто последовали за ним. Потом Петрусь обогнал Краммера.
Некоторое время шли молча. Только мягкое поскрипывание снега под ногами да легкие шорохи ветра нарушали лесную тишину.
Потом Краммер спросил у идущего по пятам Отто:
— Вы перешли к партизанам?
— Нет. Я пленный.
— Пленный?.. Зачем же вы ввязались в эту историю с моим похищением?
— Тот раненый… взял меня в плен, когда я был болен. Очень болен. Он мог меня убить.
— Ну и что ж?
— Как видите, я жив. Только вышел из игры.
— Послушайте, как вас?
— Отто.
— Послушайте, Отто, вы же немец. Неужели вам не хочется к своим?
— Нет.
— Совсем?
— Как вам сказать. Я много думаю. Многое начинаю понимать. Я люблю свою страну, свой дом, свой маленький, но дорогой мне мир… Это трудно объяснить…
Они снова пошли молча. И снова Краммер нарушил тишину:
— Послушайте, Отто, ведь вы предатель!..
— Не надо громких слов.
— Давайте-ка лучше стукнем этого парня по башке… Нас двое — он один.
— Зачем? — Отто сердито посмотрел на затылок доктора. — Убить еще одного… Что это изменит?
Краммер не сдавался. Веселые озорные огоньки вспыхивали у него в глазах. Но Отто не видел их.
— Вы не верите в победу?
— А вы?.. — спросил Отто.
— Как вам сказать…
— Я скажу. Мы ее уже проиграли, эту дурацкую войну. И сейчас важно только одно: если в нас, в немцах, осталось хоть что-то человеческое — культура, мораль, совесть, — сумеем ли мы начать жизнь заново? Очень трудно начать жизнь заново… Но придется.
— Вы имеете в виду новый реванш?
— О нет, герр доктор! Этого никто не допустит. И прежде всего мы сами. Слишком дорого всем, и нам в том числе, обходится эта проклятая петушиная привычка непременно лезть в драку. Я мог бы сейчас кормить червей, и вы тоже.
— М-м-да… Вам действительно лучше зимовать в этом лесу. За такие мысли господин Вайнер или этот свинья Штумм вас повесят в два счета.
— Даже в один, — весело отозвался Отто.
— Что же вы намерены делать дальше?
— Ждать. Я — нейтрален. Я не буду убивать. Ни немцев, ни русских. Потом, когда кончится эта
