– Просто работать. За свой хлеб.
– Вы что-то не договариваете, Гертруда.
– Я сказала, как есть. Я хочу, Флиш, ошень хочу и прошу вас работать со мной.
– На фашистов?
– На свой шестный хлеб. Внизу в ресторане мы будем открывать кабаре. Ведь аппаратура у вас, Флиш?
– Да.
– Прекрасно!
Флич вздохнул. Все логично, и все же что-то тут не так. Уж слишком спокойна Гертруда, слишком уверенна.
– Мне надо подумать.
– Не надо. Поздно, - она посмотрела Фличу в глаза пристально, словно старалась внушить ему решение. - Нельзя колебаний. Это насторожит. Не надо ждать, когда придет гора. Надо идти на гора, как Магомет. Флиш, вы должен мне верить, - и добавила тихо: - Они уже знают, что вы здесь.
– Петля?
– Пока только кольцо. Круг. У вас есть документы?
– Есть.
– Давайте, - Гертруда Иоганновна властно протянула руку. Флич извлек из кармана советский паспорт и пропуск в цирк.
Она внимательно просмотрела их и с хрустом порвала паспорт пополам.
– Гертруда! - воскликнул он испуганно.
– Здесь национальность, Флиш. Это надо сжигать. Я сейшас, - она вытащила из спичечницы коробок со спичками, взяла разорванный паспорт и ушла в ванную. Там она открыла кран над умывальником, чиркнула спичку и подожгла паспорт, держа его двумя пальцами за уголок.
Он горел медленно, пепел падал в раковину, и вода смывала его.
Когда она вернулась, в кабинете Шанце, добродушно улыбаясь, отчего кончик его носа совсем опустился, переставлял с расписанного яркими цветами подноса на маленький столик тарелки с едой.
– Спасибо, Гуго, - сказала Гертруда Иоганновна улыбаясь.
Шанце поклонился, пожелал приятного аппетита, дружески подмигнул Фличу и ушел.
– Кушайте, Флиш. Хотите коньяк?
– Хочу.
Пока Флич ел, Гертруда Иоганновна позвонила Доппелю.
– Поздравляю, Эрих. У меня сидит гвоздь нашей программы, прекрасный фокусник Жак Флич.
– Откуда он взялся? - спросил Доппель.
– Сам пришел. Оказывается, он все это время жил у циркового сторожа.
– И что же, он намерен у нас работать?
– Да. Сейчас он приканчивает казенное мясо, - она засмеялась. - Я хотела бы представить его вам.
– Хорошо. Пусть приканчивает мясо. Я зайду к вам перед обедом.
– А рыжей девке я дала затрещину, чтобы не беспокоила вас по пустякам.
– Вы - золото, Гертруда!
Доппель положил трубку, а Гертруда Иоганновна все держала свою в руках и задумчиво смотрела на жующего Флича.
Через несколько дней на маленькой эстраде в ресторане начались репетиции. Пятерых музыкантов привозили из еврейского гетто. Штурмбанфюрер Гравес ни за что не давал разрешения, клялся, что офицеры не потерпят в своем ресторане такой оркестр. Но Доппель как-то сумел с ним договориться. У музыкантов был испуганный вид, и, видимо от страху, они фальшивили. Гертруда Иоганновна их подкармливала. Танцовщицы нарочно сбивались с ритма, чтобы свалить вину на оркестр. Но Гертруда Иоганновна прикрикнула на них, и они присмирели.
Флич со сторожем принесли аппаратуру. Гертруда Иоганновна выделила Фличу комнату возле ресторана, где он мог возиться с аппаратурой, заряжать.
Репетировал он ранним утром, когда в ресторане никого не было. Даже уборщице Гертруда Иоганновна запретила входить в зал.
По вечерам офицеры, сидя за столиками, посматривали на бархатный занавес, закрывавший новенькую эстраду, и передавали друг другу небылицы о Фличе. Маг, волшебник. Чудеса! Доппель был доволен.
Гертруда Иоганновна по ночам мастерила себе концертное платье, длинное, из черного бархата, расшитого блестками. Она, как глава фирмы, должна была открыть кабаре.
Недоставало для программы певца или певицы. Отыскали дьякона из сельской церкви. У него был приятный низкий баритон, но пел он только божественное. Гертруда Иоганновна и Флич долго обрабатывали его, чтобы он согласился выучить 'мирские' песни. Дьякон Микола Федорович был любителем выпить, и несколько бутылок водки склонили его к греху. Музыканты разучивали с ним старинные душещипательные романсы. Федорович выпивал для храбрости, крестился истово и пел. И вот наступил день премьеры. Зал гудел в ожидании. За представление официанты приписывали к счету некоторую сумму. Предприятие сулило доход.
Гертруда Иоганновна посмотрела через щелку занавеса в зал ресторана. Вблизи эстрады за столиком, вместе с неподвижным, словно глыба, комендантом и доктором Доппелем сидел заезжий генерал, толстый и лысый, поблескивало пенсне.
За соседним столиком примостились офицеры СД. Штурмбанфюрер Гравес благодушно улыбался. Возле него сидел незнакомый обер-лейтенант из вермахта в сером мундире с крестом. Гертруда Иоганновна поняла, что это кто-нибудь из вновь прибывших. Штурмбанфюрер часто приглашал за свой столик вновь прибывших, видимо присматривался к ним или имел какую-нибудь иную цель.
Она посмотрела на часы. Время начинать. Волнения, того, что возникало перед выходом на манеж, не было. Только какая-то неосознанная тревога, какое-то дрожание внутри. Его надо было побороть. Посмелей! Понахальнее!
Она посмотрела на оркестрик, посаженный в угол за кулису. На танцовщиц, сбившихся в кучу в другом конце эстрады. На трезвого дьякона в алой шелковой русской рубахе, подпоясанной золотым шнурком с кистями. 'Такие кисти впору на углы гроба прибивать', - почему-то подумала она.
Ободряюще кивнул Флич, чуть порозовевший то ли от волнения, то ли от духоты и табачного дыма.
Гертруда Иоганновна вздохнула и шагнула из-за занавеса на эстраду. Раздались аплодисменты.
Представление шло нормально. Так, как отрепетировали. Оркестр играл слаженно. Танцовщицы показали три танца. Переодевались быстро. Гертруда Иоганновна отметила их хорошую выучку. Танцевали они весело и, несмотря на некоторую вульгарность, произвели приятное впечатление. Дьякон Федорович чуть не напортил все. На репетициях он перед пением выпивал для храбрости стакан водки, потом крестился истово, замаливая у бога грех. Для этой цели повесил на видном месте икону. Кто на ней изображен, какой святой, он и сам не знал. Да это для него и не имело значения. Голос у него был чистый, густой, и, когда он выводил: 'Глядя на луч пурпурного заката, стояли мы на берегу Невы…', даже опытные музыканты кивали одобрительно: красивый голос.
Гертруда Иоганновна не разрешила ему перед представлением выпивать. Мало ли что может случиться! Он вышел трезвый, умытый, глянул в то место, где должна была быть икона, чтобы перекреститься, а иконы не оказалось. Кто-то убрал ее, чтобы не портила вид эстрады из зала. Федорович растерялся. Оркестр сыграл вступление, а Федорович молчал. Нетерпеливо искал глазами: на что бы перекреститься? И вдруг увидел на шее генерала черный крест с золотой свастикой посередине. Лицо его просветлело, он шагнул вперед, уставился на генерала и истово перекрестился. Как раз в это время оркестр закончил повторять вступление, и Федорович запел.
Гвоздем программы, как и предполагалось, оказался Флич.
Представление закончилось. Танцовщицы ушли в общежитие переодеваться. Флич собирал аппаратуру. Оркестрантов вывели через двор и под конвоем отправили обратно в гетто.
