посторонней помощи. Правда, хозяева старались по возможности снизить возрастной ценз и в конце концов решили считать рубежом двухлетний возраст. Старшие будут помогать малышам.
Едва солнце скрылось за горизонтом, в кедровом лесу появились первые гости. Растроганный Таор заметил, что бедняки пытались как могли оказать уважение своему благодетелю. Все дети были умыты, причесаны, одеты в белое, на многих были венки из роз или лавровых листьев. Таор, которому не раз приходилось видеть, как ватаги маленьких сорванцов с криками гоняются друг за другом по улочкам и лестницам деревни, ждал, что они начнут обжираться, шуметь и орать. Не для того ли он и пригласил этих бедных малышей, чтобы они повеселились? Но на них явно произвел впечатление кедровый лес, факелы, огромный стол, заставленный дорогой посудой, – взявшись за руки, они в сосредоточенном молчании шли до того места за столом, на которое им указывали. Потом садились на скамью, держась очень прямо и положив на край стола сжатые кулачки, но ни в коем случае не опирались на стол локтями, как им и было наказано.
Их не заставили томиться ожиданием и сразу подали молоко с медом, потому что, известное дело, дети всегда хотят пить. Но питье пробуждает аппетит, и перед изумленными глазами детей появилось желе из зизифуса, ватрушки с творогом, блинчики с ананасами, финики, фаршированные орехами, суфле из китайских орехов личи, парфе из манго, пирожные с мушмулой, крем на лидийском вине, миндальные печенья и другие чудеса, в которых индийскую национальную кухню обогащали рецепты, освоенные за время нынешнего путешествия в Идумею и Палестину.
Таор с удивлением и восторгом издали наблюдал за происходящим. Стемнело. Немногочисленные, разбросанные на большом расстоянии друг от друга смоляные факелы омывали сцену мягким, неярким золотистым светом. Во мраке кедрового леса, среди могучих стволов, под навесом громадных ветвей большой, накрытый скатертью стол и дети в льняной одежде образовывали светлый островок, неосязаемый и нереальный. Было трудно решить, кто же это – орда живых ребятишек, которые явились сюда, чтобы полакомиться вволю, или вереница невинных душ, душ умерших, хрупким созвездием парящих в ночном небе? И словно потому, что это пиршество избранных должно было непременно сопровождаться горем проклятых, все услышали вдруг далекий отголосок страдальческого вопля, несущегося из невидимой деревни.
Лакомства, от которых ломился стол, были всего лишь забавной прелюдией. О них сразу же забыли, когда четверо слуг внесли на носилках громадный торт – шедевр кондитерской архитектуры. В самом деле, это была воссозданная в нуге, марципанах, карамели и засахаренных фруктах миниатюрная модель дворца в Мангалуру – здесь были бассейны из сиропа, статуи из айвы и деревья из засахаренных стебельков дягиля. Не забыты были даже пять слонов, вылепленных из миндального теста с бивнями из леденцов.
Появление торта было встречено восторженным шепотом и еще добавило торжественности празднеству. В глазах Таора это кондитерское сооружение было наделено столь богатым смыслом, что он не удержался и обратился к собравшимся с краткой речью.
– Дети мои, – начал он. – Видите этот дворец, эти сады, этих слонов? Это моя родина – я покинул ее, чтобы явиться к вам. И недаром все это воспроизведено перед вами в сладостях. Мой дворец был райским уголком, где все тешило и услаждало. Я вдруг заметил сейчас, что сказал «был», употребив прошедшее время и выдав этим свое предчувствие – нет, не того, что дворца и его садов больше нет, а того, что мне не суждено туда возвратиться. Если можно так выразиться, сама цель моего путешествия была сладкой, я хотел раздобыть рецепт фисташкового рахат-лукума. Но я все яснее вижу, как сквозь эту детскую причуду проглядывает что-то очень важное и таинственное. Покинув Малабарский берег, где кошка – это кошка, а дважды два – четыре, мне кажется, я попал в луковое царство, где каждый предмет, каждое животное, каждый человек под тем значением, какое в нем обнаруживается с виду, прячет еще иное значение, а когда ты вникаешь в него, вскрывается третье и так далее. То же, насколько я могу судить, можно сказать теперь и обо мне самом, ибо, по-моему, наивный и глупый мальчишка, простившийся с магарани Таор Маморе, за несколько недель превратился в старика, обогатившегося множеством воспоминаний и заветов, и я думаю, на этом мои превращения еще не завершились. Так вот, о дворце из сахара… Таор прервал свою речь, чтобы взять из рук слуги золотую лопатку в форме ятагана.
– …его надо съесть, то есть разрушить.
Таор снова умолк, потому что со стороны невидимой деревни раздались пронзительные и короткие крики – словно пищали тысячи цыплят, которых режут.
– …надо разрушить, и первый удар должен нанести один из вас. Ты, например…
Он протянул золотую лопатку ребенку, который сидел ближе к нему, – пастушонку с черными кудряшками, покрывавшими его голову тугим шлемом. Мальчик поднял на Таора темные глаза, но не шелохнулся. Тогда один из местных жителей подошел к Таору и сказал ему: «Господин, ты говоришь на хинди, а эти дети понимают только арамейский язык». И он произнес несколько слов по-арамейски. Мальчик схватил золотую лопатку и решительно воткнул ее в купол из нуги, который рухнул во внутренний дворик.
И вот тут-то появился Сири – его нельзя было узнать, он весь был в пепле и в крови, одежда разорвана. Бросившись к принцу, он за рукав оттянул его подальше от стола.
– Принц Таор, – задыхаясь, сказал он, – это проклятая страна, я всегда тебе это говорил. Час назад солдаты Ирода ворвались в деревню и убивают, убивают без всякой жалости!
– Убивают? Кого? Всех подряд?
– Нет, но, может, лучше бы уж всех подряд. Как видно, им приказали истреблять только мальчиков до двух лет.
– До двух лет? Самых крохотных, тех, кого мы не пригласили?
– Именно. Они убивают их даже на руках у матерей.
Таор в отчаянии понурил голову. Из всех испытаний, каким он до сих пор подвергся, это было самое тяжкое. Но кто нанес этот удар? Говорят, таков приказ Ирода. Таор вспомнил, как принц Мельхиор настаивал на том, чтобы исполнить обещание, данное волхвами иудейскому царю, – вернуться в Иерусалим и рассказать о том, что они узнали в Вифлееме. Обещание не было исполнено. Доверие Ирода обмануто. А ведь все уже по опыту знали, что тиран ни перед чем не останавливается, когда считает, что над ним надругались. Все мальчики до двух лет? Сколько же их было в этом народе, столь плодовитом, несмотря на свою бедность? Младенец Иисус, который в данную минуту находился на пути в Египет, резни избежал. Слепая ярость старого деспота била мимо цели. Но сколько невинных Ирод принес в жертву!
Занятые разрушением сахарного дворца, дети не заметили прихода Сири. Они наконец оживились и, уписывая еду за обе щеки, болтали, смеялись и спорили из-за самых лакомых кусков торта. Таор и Сири наблюдали за ними, отступив в тень.
– Пусть они лакомятся, хотя их маленькие братья в эту минуту испускают последний вздох, – сказал Таор. – И так им слишком скоро придется узнать страшную новость. Если же говорить обо мне, не знаю, что уготовило мне будущее, но в одном я уверен: эта ночь преображения и избиения означает, что пришла к концу целая эпоха моей жизни – сладкие годы!
Соляной ад
В мертвенно-бледном свете зари шли путешественники через деревню, которую окутывало безмолвие, изредка нарушаемое рыданиями. Шепотом передавали, что избиение совершили киммерийские легионеры Ирода, отряд рыжих наемников, явившихся из страны туманов и снегов и говоривших между собой на никому не понятном наречии, – им деспот поручал вершить самые жестокие расправы. Они исчезли так же внезапно, как ворвались в деревню, но Таор отвернулся, чтобы не видеть, как оголодавшие собаки лижут лужу крови, застывающую на пороге какой-то хижины. Сири настоял, чтобы караван отклонился к юго-востоку, предпочитая бесплодие Иудиной пустыни и степей Мертвого моря военным гарнизонам в Хевроне и Вирсавии, через которые можно было идти напрямик. Дорога все время спускалась под гору, и порой склоны были такие крутые, что под широкими ступнями слонов осыпались громадные комья серой земли. К концу дня на пути каравана стали все чаще попадаться белые зернистые скалы. Путешественники всмотрелись в них – это были соляные глыбы. Они вступили в жиденькие заросли белых безлистых кустиков, с виду как бы покрытых инеем. Ветви их были хрупкими, как фарфор, – здесь тоже оказалась соль. А когда наконец за спиной путешественников село солнце, они увидели вдали, в просвете между двумя вершинами, отливающую голубизной металла плоскость – Мертвое море. Караван уже располагался на ночной привал, когда внезапно, как это часто бывает в сумерках, налетел порыв ветра и на путешественников пахнуло
