самоуважения они не добавят.
Отец, как невольно отметил Володя, держался с достоинством. Хоть даже Володя и прошелся по этому достоинству в машине, хоть и знал теперь совершенно точно, кто есть Ник на самом деле, это ничего не меняло. Надо было отдать Николаю должное, выглядел он человеком, имеющим право на то, чтобы ему открывали двери. Что-то гордое в нем имелось. Может, то была гордость не за человеческое достоинство, каким отец не обладал, но гордость обладателя магических способностей.
Вестибюль был огромен, точно помпезный стадион. Колонны, мраморные лестницы, ковровые дорожки. Здесь должен был ощущаться воздух, но его не было. Все казалось вычурным, но, как ни парадоксально, убогим. Возможно, виной тому стали поколения дутого пафоса, изгваздавшего пространство старого здания, а может быть, приземляли все охранники на входе и узкая рамка металлоискателя.
– Что это? – спросил Володя.
– Весьма престижный и не шибко раскрученный клуб, мой мальчик, – улыбнулся Ник.
Он снова держал себя в руках и контролировал эмоции.
– А зачем мы сюда пришли?
– За одним человеком. Мне надо уехать на какое-то время. Он позаботится, чтобы с тобой больше ничего не случилось.
Володя вытряхнул ключи и мобильник на стол перед рамкой. Прошел на другую сторону. Охранник задержал, со значением поводил по бокам ручным металлодетектором. Володя усмехнулся:
– Интересно, на входе в рай тоже рамка стоит? И святой Петр с детектором?
– Тебя потянуло на скабрезности, мой мальчик? – отозвался Ник, сгребая со стола содержимое карманов и распихивая по местам. – Проходи в гардероб, дальше вниз по лестнице.
Зал внизу был невелик. Володя сперва даже удивился, потом подумал, что это в каком-нибудь относительно бюджетном молодежном клубе может быть пять этажей с десятком танцполов. А в пафосном заведении в центре Москвы большое пространство не требуется.
Здесь не было ни огромных площадей, ни какой-то навороченной светомузыки или интерьерных изысков. Все выглядело нехитро, но дорого. Мельтешили дорогие девочки модельной внешности, а взрослые дяди хрипели «Владимирский централ» в караоке. Среди них мелькнула даже пара знакомых по фотографиям в прессе и новостям в телевизоре физиономий.
Впрочем, никаких восторгов это у Володи не вызвало.
– К бару, – распорядился Ник, подталкивая в плечо.
Володя двинулся через зал к пустовавшей барной стойке, возле которой вертелись только официанты. Отец шел следом, шептал в ухо:
– Возможно, тебя не нужно было бы караулить, но один раз ты уже вляпался. Хочешь еще раз прокатиться на Рублевку? Или еще куда подальше?
– Боишься, что меня джинна завербуют? – фыркнул Володя.
– Дурак, – безразлично ответил Ник.
Если он этого и опасался, то скрыл весьма успешно. Или же он страшился чего-то другого. Или не только этого.
Володя отбросил мысли и вскарабкался на высокий стул возле стойки. Ник сел рядом.
Интересно, кого они ждут? Сейчас Володя был настроен на то, что рядом с ними усядется, например, премьер-министр и заговорит с Ником, как со старым знакомцем. Или к ним подойдет неприметный человечек, никому не известный, но способный щелчком пальцев остановить время. Причем оба варианта имели одинаковую степень вероятности.
– Что будете пить? – выдернул из раздумий чей-то голос.
Володя поднял голову и наткнулся взглядом на бармена. Молодой, лет тридцати—тридцати пяти, тот смотрел на него с прищуром. В карих глазах плясали черти. Во всем облике чудилась легкая неряшливость. Волосы вроде бы были уложены, но при этом топорщились пестрыми вихрами. Френч, придававший строгости, был расстегнут ниже, чем следовало бы. Из-под него торчал небрежно намотанный шелковый платок.
А еще у него были смешные уши. Торчком. И длинные ухоженные ногти.
– Кофе, – сказал Володя.
– Эспрессо? Американо? Капучино?
– Американо. Двойной.
Бармен подмигнул:
– Ночь твоя! Moscow never sleeps[6].
Он отошел, зажужжала кофемашина. Даже в дорогом кабаке кофе варил автомат, а не турки в джезве на огне. Все то же самое, что и везде. Только понтов больше и цены выше.
– Я оставлю тебя с ним, – произнес Ник как ни в чем не бывало. – Вернусь, тогда поговорим обо всем. И разговор будет серьезный. Пока я хочу, чтобы ты помнил, что ты не просто человек. И что ты сам принял это решение. Вопросы?
– С кем «с ним»? – уточнил Володя.
– С ним, – кивнул Ник на бармена. – Тинек, иди сюда.
Кофемашина умолкла, вновь стали хорошо слышны смешки и вскрики из зала, а также завывание под караоке. На этот раз пьяный нувориш затянул «Я люблю тебя, жизнь». Слова были безбожно перевраны, а манера исполнения говорила скорее о том, что если певец жизнь когда и любил, то было это в советском детстве. Ну, может, еще в перестроечной юности, когда жизнь неслась, подкидывая шальные деньги, связи и венерические болячки от приключений в чужих постелях.
На стойку перед Володей опустилась чашка кофе, перед отцом возникла бутылка «Перье». Месье небрежность, занимающийся напитками, улыбнулся белоснежной зубастой улыбкой.
– Константин, – кивнул он.
– Володя. А почему Тинек?
– Это...
– Это вы обсудите потом, – вклинился Ник.
Он торопился, нервничал и сосал воду из бутылки, проигнорировав стакан.
Тинек отошел от стойки и принялся полировать и без того чистые бокалы полотенчиком, делая вид, что его кроме работы ничто не трогает.
– Меня не будет несколько дней, – сказал Ник. – Может быть, неделю. У нас не было времени вдумчиво и серьезно поговорить, и я не знаю, кто тебе чего наплел про меня, но хочу, чтобы ты не делал поспешных выводов. Когда я вернусь, обещаю: мы сможем обсудить все очень подробно и обстоятельно. До того...
Он запнулся и отхлебнул из бутылки. Володя молчал.
– До того, – продолжил Ник, – я прошу тебя ничего не предпринимать. Возможно, ты думаешь сейчас о чем-то, чего до конца не понимаешь. Думай, но не делай поспешных выводов и оставляй место для вопросов. Вернусь, поговорим. Хорошо?
– Хорошо, – кивнул Володя, хотя ничего хорошего в этом не видел.
Николай посмотрел на сына. На лицо его падали отблески синего и красного света, гулявшего лучами по свободному пространству у сцены, между столиками и возле стойки. Кто-то заныл, как подстреленный: «А белый лебедь на пруду...»
Был бы здесь Потапкин, обязательно продолжил бы: «...справляет малую нужду». И наверняка их после этого попросили бы на выход. Но Потапкина не было, был отец и незнакомый улыбчивый и послушный молодой мужик с польским уменьшительно-ласкательным от имени.
– О деньгах не беспокойся. В этом заведении тебя накормят и напоят бесплатно, – добавил отец и повернулся к бармену: – Тинек, иди сюда, я знаю, что ты все слышишь.
Константин отставил бокал. Ник наклонился над стойкой и притянул к себе подошедшего бармена.
– Головой за него отвечаешь, понял? Чтоб ни один волосок…
Тинек снова растекся в белозубой ухмылке.
– Ни один волосок, – повторил Ник и ушел, оставив недопитую воду.
Константин повернулся к Володе, поглядел со странным интересом. Тот уткнулся в чашку с кофе, делая вид, что не был свидетелем разыгравшейся сцены. При этом понимал, насколько фальшиво выглядит такая попытка отстраниться. На какое-то время возникла неловкость.
