Дверь машины замерла, так до конца и не распахнувшись. Шерсть на собачьей холке приподнялась, словно иглы на спине у дикобраза. Пес молча поднял губу, демонстрируя два ряда острых белых зубов. Дверца захлопнулась. Дальний свет потух.
Собака не лаяла и не двигалась. Только скалила зубы. Немая сцена продолжалась не больше полминуты, а потом раздался тихий, глухой рык. Удивительно вкрадчивый и от этого еще более пугающий.
Машина резко сдала задом до дороги. Водитель дал по газам и в мгновение ока скрылся из виду.
– Мистика какая-то, – пробормотал Володя и посмотрел на собаку.
На том месте, где только что стоял облезлый дворовый пес, поднимался Тинек. Голый, словно только что выскочил из бани.
– А говорил: «Два двора, чего случится?» – пробурчал он недовольно.
И Володя почувствовал, как подламываются ослабевшие ноги.
– Значит, ты оборотень?
Володя сидел в углу по ту сторону барной стойки, куда заказан путь клиентам, и цедил какой-то хитрый коктейль. В меру крепкий, в меру сладкий. Вопросов после чудесного спасения с не менее чудесным превращением у него было очень много. А работу у Тинека никто не отменял, потому Володя наотрез отказался идти домой и поехал вместе с барменом в клуб. Оттуда позвонил родителям и предупредил, чтобы его не ждали. На этот раз поговорил с мамой, которая только вздохнула печально, отвесив сдержанное «хорошо».
Тинек, вертевший очередной коктейль уже для клиента, а не для подопечного, поморщился:
– Мне не нравится это слово. Мы называемся маах’керу. Оборотнями нас стали называть простые люди. Особенно после создания Пелены, когда наше существование постепенно стало переходить в область мифов. Потому возникли всякие «оборотни», «перевертыши», «ликаны», «ликантропы», «волколаки», «ругару», «вилктаки», «тануки», «кицунэ», «аниото».
– А эти все кто?
– Мы. Только в человеческих мифах. Аниото – леопарды, кицунэ – лисы, тануки – что-то вроде енота. Под каждой такой сказкой есть реальная основа. Маах’керу способны превращаться в разных животных.
– А ты тоже в разных? Или только в собаку?
Тинек вновь поморщился:
– Каждый маах’керу может изменять облик, перекидываясь только в одно животное. В зависимости от племени, к которому принадлежит. Это как у вас: если родился негром, значит, негром и подохнешь. Нельзя же родиться одновременно негром и белым. Так и у нас. Несколько обличий имеют только маги, но это другое. И...
Тинек замялся, поставил готовый коктейль на салфеточку у края стойки.
– Я не собака, – выдавил он наконец. – Я – шакал. И не надо называть меня ни собакой, ни оборотнем. Если для кого-то маах’керу слишком сложно в произношении, это не мои проблемы, правда?
Володя кивнул.
– Не обижайся. Я не привык еще ко всему этому. Да и ты, считай, первый представитель другой сферы, с которым я так запросто говорю.
Тинек вопросительно приподнял бровь.
– Были еще джинна, которые на меня напали, – пояснил Володя, – но это общением не считается. А еще Петрович.
– А Петрович кто?
– Часовщик. У меня в подъезде живет. Я и не знал. Болтал с ним всегда обо всем. А потом вдруг узнал, что он – «желтый». А он узнал, что я знаю, и теперь... В общем, как-то у нас общение не складывается больше.
Володя допил коктейль и повертел в руках бокал. Константин заметил и забрал пустую тару.
– Еще будешь?
– Нет, спасибо.
– Может, ты голодный?
Володя прислушался к ощущениям, пытаясь понять, от адреналина это или на самом деле не хочет есть.
– Нет. А как ты меня нашел? В смысле... почему ты вернулся?
Тинек оскалился. Володя отметил, что если раньше все время думал об этом, как об улыбке, то теперь принимает гримасу именно за оскал.
– Мне же твой отец поручил за тобой присматривать.
– Но как? Откуда ты узнал?
Бармен задумался, словно пытаясь собраться с мыслями и подобрать слова. Володя, глядя на него, подумал, что тот все же очень похож на собаку. Вот сейчас, при легком повороте головы, для полного сходства только свешенного на сторону языка не хватает. Как он раньше этого не заметил?
– Я почувствовал твой страх, – определился, наконец, с формулировкой Тинек. – А дальше просто.
– Ну да... – улыбнулся Володя. – Собачий нюх.
– Я не собака, – вскинулся обиженно Тинек. – Прошу второй раз. Больше просить не буду.
– Прости, я не хотел, – искренне извинился Володя.
Тинек смолчал. По залу блуждали красные и синие лучи света. Танцпол и сцена пустовали. Но стоило только подумать об этом, как появился датый мужик с микрофоном и начал рассказывать, что он поздравляет какую-то Дашеньку и дарит ей песню.
Константин яростно тер стакан.
– Начинается, – буркнул он. – А я уж понадеялся, что сегодня без песнопений обойдется. Как же!
– Ты чего такой сердитый?
– Ты обзываешься. На работу опоздал, – наяривая сверкающий уже стакан и норовя протереть в его боку дырку, отозвался оборотень. – А еще эти джинна. Я не понимаю, что в тебе такого, что из-за тебя такой шухер подняли. Извини, но не вижу в тебе ничего сверхъестественного. А когда я чего-то не понимаю, меня это бесит.
– Мало ли, – пожал плечами Володя. – «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»[7].
– Когда меня это не касается, мне наплевать. Но если что-то непонятное происходит в моей жизни, меня это раздражает.
– Мало ли, – повторил Володя. – Вон твой кофеагрегат. Ты понимаешь, как он работает? И что это меняет?
– Не понимаю, – в голосе Тинека возникли лающие нотки. – Меняет. Я не люблю эту штуку. Она меня пугает, и мирюсь я с ней, как с неизбежным злом. По счастью, все эти люди сюда не кофеек пить приходят. Так что большую часть времени эта жуткая штука здесь просто стоит и бездействует. А все эти джинна и твой папаша до кучи, они не стоят и не бездействуют. И в отличие от этой кофемашины я не знаю, чего от них ждать. С кофеваркой все просто: есть кнопки, на которые она реагирует. Известно как. Есть перепады напряжения, на которые она реагирует более разнообразно, но все варианты, включая короткое замыкание и пожар, понятны и предсказуемы. А чтобы предугадать поступки магов, нужно понимать, чего они хотят и почему. А я не понимаю.
«Я тоже», – хотел сказать Володя, но прикусил язык.
В самом деле, чего от него ждут? Вот отец. Любовь к сыну совсем не из тех категорий, которыми мыслит Ник. Вряд ли он вообще к нему что-то чувствует. Вот папа чувствует, поэтому, наверное, он навсегда останется папой. А отец именно потому и стал отцом, что кроме крови и каких-то интересов их ничто не объединяет.
А каких интересов? Чем он ему интересен? Еще один маг, нужный, чтобы «Стальной щит» отвоевал тот самый источник, вернул себе прежнее могущество? Возможно, и так. Но за «просто еще одним магом» в самом деле так не бегают. Должно быть что-то еще. Что-то, о чем молчит отец. Он, может, даже и не врет, а просто умалчивает. Как в начальной школе, где во избежание лишних вопросов говорят, что нельзя, например, из меньшего вычесть большее. Может быть, и тут что-то похожее? Просто он еще не дорос до
