– Он всегда так себя ведет? – поинтересовался Володя, чувствуя, что молчать больше нельзя.
– Ты же его вроде уже не первый день знаешь, – оскалился Тинек.
Володя повертел чашку с остатками кофе. Пожал плечами:
– Не уверен, что знаю.
– С магами всегда так, – улыбнулся бармен.
Он вообще много улыбался. И, казалось, делал это искренне. Володя пригляделся внимательнее, рассматривая не только внешность собеседника, но и то невидимое простому человеку, интимное, которое некоторые люди называли аурой, не понимая даже, о чем говорят.
Тело Силы Константина было необычным – чакр не семь, а пять, и конфигурация немного другая, чем у тех, чьи тела Силы видел Володя раньше. И все же он не мог принадлежать ни к джинна, ни к сатра, ни к Часовщикам, ни к Наблюдателям – представителям тех сфер, с которыми Володя так или иначе сталкивался.
– А вы тоже маг? – спросил он в лоб.
– Не совсем. Хотя можно и так сказать.
– А почему Тинек?
– Корни, традиции и прочая ерунда, – небрежно отмахнулся тот и скорчил страшную рожу.
– Вы поляк? – предположил Володя.
– Нет, – хохотнул Тинек. – Но ход твоих мыслей мне определенно нравится. И давай на «ты». Тебе накатить чего покрепче?
Володя задумался на секунду.
– Брось, – подмигнул Тинек. – Папы здесь нет.
– Это уж точно, – отозвался Володя и махнул рукой. – На твой вкус.
Домой он добрался за полночь. Мама уже спала. Во всяком случае, даже не вышла. Папа появился в коридоре, только чтобы поздороваться. И тут же исчез, всем видом давая понять, что он нисколько не обижается и не хочет устраивать разборок.
Володя прошел в комнату и завалился спать.
...Царевич стоял пред зеркалом и любовался собою. Рыжие волосы, темно- голубые глаза, изогнутые брови. Ему нравилось это круглое некрасивое лицо. Даже пара уродливых бородавок и морщинки, добавлявшие лицу выражение извечной брезгливости. И слова «царевич Дмитрий» применительно к этому лицу ему тоже нравились.
А назавтра вся эта огромная нелепая страна начнет повторять: «Царь Дмитрий Иоаннович». И бить поклоны лицу этому.
– Венчается раб божий Дмитрий на царство, – прогундосил он противным голосом и улыбнулся отражению.
– Любишь ты себя, – раздалось из-за спины.
Царевич резво обернулся. Перед ним стоял юноша с серым треугольным лицом и небольшими рожками. Будь царевич тем, кем его считала сейчас часть Руси, принялся бы плевать через плечо и грехи замаливать. Не каждый день черти ко двору являются. Но царевич человеком не был. В отличие от большинства его будущих подданных, по венам Дмитрия текла не кровь, а живой огонь, что порой полыхал во взгляде.
– Любишь, – повторил дейвона с напором. – Только ты особливо не старайся, я не чернь, я тебя насквозь вижу. И голову твою лысую, и глаза твои пламенные.
Дмитрий покачал головой. Обмануть и заморочить можно кого угодно, даже другого мага. Только не того, кто сам тебя призвал, пообещал помощь и достаточно сил, чтобы поддерживать сложную долговременную иллюзию. А в обмен попросил некоторые услуги.
– Если сам себя любить не станешь, то с чего другим к тебе любовью пылать? – вопросом ответил царевич. – Да и самому как себя не любить? Сказано ведь в Писании: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». А коли себя любить не буду, то и другим любви не достанется.
– Пустомеля ты, – фыркнул дейвона. – Даром что царевич.
– Царь! – вскипел Дмитрий. – То всем известно.
Разлад душевный дал о себе знать. Изображение в зеркале поплыло, теряя рыжие волосы и темно- голубые глаза. Тело Силы пошло волнами. Впрочем, последнего никто из людей не заметил бы по самой человеческой природе, а первого по той причине, что людей в личный покой он пускал редко.
– Пока царевич, – спокойно поддел дейвона. – Венчать на царство только завтра будут. А до завтра еще дожить надобно.
– Пугаешь? – джинна взял себя в руки.
– Не дай боже, – снова как-то по-лошадиному фыркнул незваный гость. – Напоминаю.
Дмитрий кивнул. Напоминаний не требовалось. Он и сам все помнил прекрасно. Помнил, как его разыскал неизвестный чародей, представился магистром некоего ордена и пригласил вступить в орден и приехать в Москву, обещав сделать царем. У «царевича» были и свои амбиции, а тут, когда ему предлагалось подняться и получить все, о чем мечталось, и сверх того, глупо было отказываться. И «царевич» приглашение принял.
Тем более что многого от него поначалу не требовалось. Всего-то ехать в Московское княжество и ждать, пока его сами не отыщут служители ордена.
Орден нашел его в Туле. Там на «царевича» вышел другой «коричневый» и объяснил, что и как надобно делать. Тогда и родилась личина, под которой джинна спрятал свое истинное лицо. Иллюзия удалась на славу, благо «царевич» был в этом деле мастер, не имеющий равных, за то его и пригласил орден.
Ему помогли установить связь с источником, сначала в Туле, а затем и в столице.
Личина сделала свое дело, а теперь уже братья по ордену сделали свое. Результат не заставил себя ждать. Его признали. Даже самые недоверчивые не могли отрицать невероятное сходство «царевича» с якобы убиенным Дмитрием.
И он стал Дмитрием.
Митрополит Рязанский и Муромский Игнатий подтвердил права его на царство. Митрополит был набожен. Митрополит был прост, а там, где хитрил, был еще проще, ибо хитрости его оставались человеческими. Вертеть Игнатием оказалось несложно. А пользы от него можно было поиметь великое множество. Ибо Игнатий его царствование поддержал, а поддержка церкви кое-что да значила. И чтобы заручиться таковой, оставалось только сделать митрополита тождественным церкви. Поставить между ними знак равенства.
Двадцатого июня лета тысяча шестьсот пятого по европейскому календарю Дмитрий под всеобщее ликование вступил в Москву. Здесь его приняли и признали московские бояре во главе с Богданом Бельским. С этими было труднее, но магу такого уровня, каким был джинна-царевич, не составляло труда заморочить с равным успехом как одного человечка, так и толпу.
Правда, имелись в толпе и те, кто людьми не был. От них и поползли слушки: дескать, царевич вовсе не царевич. Но и на них нашлась управа. Чем грозят такие сплетни, Дмитрий понимал, а потому времени даром терять не стал.
Не прошло и недели с того дня, как Бельский публично признал в нем законного наследника и царевича, как джинна снова упрочил свои позиции, заставляя злые языки замолкнуть. Стараниями Дмитрия двадцать четвертого числа того же месяца митрополит Игнатий возведен был в патриархи. Нужное царевичу тождество сложилось как нельзя лучше. Игнатий теперь был церковью, церковь равнялась Игнатию. И церковь подтверждала его права на трон.
А дабы добить тех, кто до сих пор сомневался и не веровал, оставалось заморочить всего одного человека. И уж это оказалось делом вовсе пустячным. Осемнадцатого июля в столицу доставили царицу Марию Федоровну, в иночестве Марфу. И та прилюдно признала в Дмитрии своего сына. Не могла не признать.
Все было разыграно гладко и ловко. Без сучка и задоринки. Смутная Россия получала наследного правителя, а тот, кто воспользовался его личиной, – власть и доступ к некоторым источникам Москвы. Владение этим богатством было куда весомее, нежели вся казна и простая мирская власть над людишками и их землей.
Вот только гордость и жадность требовали большего. Ему мечталось подмять все источники Москвы, коли уж он ее хозяин. Того же хотел и орден, в котором он теперь состоял. И хотя претензии ордена были
