При обмывании дома набилось человек двадцать народа. В доме не хватало мебели, ее вывезли прежние владельцы, оставив только огромный стол на кухне, который они поленились разобрать. Но стульев было только четыре, поэтому большая часть гостей расположилась на лестнице, ведущей на второй этаж. Напитки и закуски передавались из рук в руки. Помимо наших родителей были две мои приятельницы по институту, две одноклассницы, пара поставщиков из магазина и друзья Толика.
На обмывание «домишки» я не поскупилась, тем более надеясь на подарки. Так что через три часа все были, мягко говоря, не трезвы. Наследник скульптора на радостях избавления от ненужной ему недвижимости даже ущипнул меня за задницу. Я заехала ему в скулу. В общем, повеселились.
Как выглядит Кирилл, я тогда так и не узнала. Он не смог приехать, появилась халтурка в Москве, он писал портрет чьей-то кошки или собачки, не помню. Во, работка! Сиди, пей чай, рисуй кошечку за большие деньги.
Следующую неделю Толик таскал мебель, я красиво расставляла по всему дому оставшиеся от художника скульптуры. Данила мешался под ногами, носясь с чердака до подвала и копошась во всех подсобках, старых коробках и в чемоданах.
Вот тогда на чердаке, в облезлом сундуке, он и нашел то, что я сначала приняла за испорченную старую пластмассу. Не выкинула я круглые брусочки по одной причине — не верила, что скульптор мог держать у себя в старинном сундуке какую-то полную дешевку.
Толик, повертев в руках бруски, сказал, что смутно они ему что-то напоминают. Скорее всего, это кости, но кости необычные.
— От динозавра? — деловито спросил Данила.
— Почти, — серьезно ответил Толя. — От мамонта.
И тут же кому-то позвонил.
Через два часа в наш магазин вошел высокий парень. Стройный, худощавый, смугловатый, русые волосы стрижены почти «под ноль». Обыкновенные джинсы и свитер смотрелись на нем моделями «Хьюго Босс».
Мне в магазине ежедневно приходится видеть множество мужчин и среди них попадаются молодые блондины со смуглой кожей, наверное, у них тоже бывают голубые глаза, но все мужчины, вне зависимости от возраста, воспринимаются мною в оранжевом цвете, и я больше обращаю внимание на товар в их руках и считаю цифру прибыли.
Но то ли яркое солнце в тот момент вышло из-за тучи и засияло в окне, то ли особенно переливчато зачирикали птицы, но, глядя на этого дылду, я поняла, что опять попалась. Влюбилась с первого взгляда.
У меня уже был подобный опыт в жизни. Его звали Андрей Салоникас.
Он был курсантом третьего курса Военного института иностранных языков, который располагался в Москве, в Лефортове. А в Осташкове он жил. И как-то его очередное особо отмечаемое увольнение, совпавшее с ноябрьскими праздниками, пришлось на день рождения моей подружки Любы.
Денег особо много не было ни у кого, поэтому ограничились салатами, недорогими закусками и двумя бутылками шампанского. Включив женскую смекалку, заранее прикупили бутылку хорошей водки и конспиративно распивали ее, наливая в бокалы под столом. Это всем нравилось, и было весело.
Любаша похвалилась новым парнем, который сейчас уехал в Москву по делам, но через неделю вернется. Парень перспективный. Родители в автосервисном бизнесе, сам он тоже. Ездит на «Инфинити». На наши расспросы о внешности Любочка сморщила лоб.
— Да фиг его знает. Обыкновенный. Зато, смотрите, — она протянула руку, и из рукава джемпера по кисти руки заскользил красивый золотой браслет.
Мы с Ленкой секунд десять смотрели, не отрываясь, на подарок, каждая по-своему завидуя. Леночка оценила дизайн, ширину, а главное, стоимость браслета. В то время мой отчим начал получать первые деньги, и мы с мамой, как две купчихи на ярмарке, дорвались до магазинов.
Я купила два кольца и браслет, мама серьги и такую кучу золотых побрякушек, что даже спокойнейший Бор Иванович крякнул после месяца ее ежедневных походов в ювелирные магазины. Так что я завидовала не столько стоимости подарка, сколько вниманию со стороны влюбленного парня.
Мы тихонько «гуляли» второй час, когда в кафе завалилась компания подвыпивших ребят. Пять здоровенных парней, решивших потратить все имеющиеся деньги и познакомиться с девушками для приятного времяпрепровождения.
Они намеренно сели рядом с нашим столиком и, услышав очередной тост «за Любочку» — «Не будь лапшой, расти большой», присоединились к поздравлениям именинницы. Через пятнадцать минут наши столы объединились. Все «вьюноши» были как на подбор, каждого можно было фотографировать на глянец модного журнала.
Естественно, мне понравился самый красивый, Сергей Зайцев. Но я понравилась самому высокому, смуглому черноволосому парню, Андрею. У него был чуть кривоватый нос, большой рот с крупными белыми зубами, жесткий взгляд и чарующая улыбка.
У моих однокурсниц получилось по мимолетному романчику, зато у нас с Андреем отношения продолжались довольно долго для двадцатилетних, почти два года. Сначала мы встречались только в его редкие приезды в Осташков, затем он снял комнату в центре Москвы, и каждый месяц, а то и два раза в месяц, я стала ездить туда.
Мое чувство росло с каждым днем. Я стала прогуливать занятия в институте и работу в продовольственном магазине. Я врала начальству и маме. Ездила в Москву за свой счет и, что самое необычное для меня, тратила деньги, не думая об экономии. Я могла думать только об Андрее.
Я потеряла девственность в самом для меня с тех пор романтическом месте. В Москве, в переулке между Петровкой и Никольской. Там стояли особняки девятнадцатого и восемнадцатого веков. Отдельным включением смотрелся филиал МХАТа — красного кирпича, похожий не то на терем, не то на церковь.
Дом, в котором Андрей снял комнатенку, стоял в самом задрипанном углу за многоэтажными домами постройки девятнадцатого века. На одном из них прикреплена мемориальная доска о том, что здесь жил Сергей Есенин.
Пройдя мимо четырех домов, с подъездами в стиле модерн, где в квартирах потолки свыше трех метров, мимо светящихся окон подвалов, в которых веселилась богема и дворники, мы подошли к дому с явными признаками разрушения.
Жуткая дверь, крест-накрест перетянутая железной бейкой, сохраняла остатки коленкоровой обтяжки с вылезающей серой ватой. В подъезде одинокая лампочка на шнуре в паутине, по-моему, со времен Михаила Зощенко, тускло делала вид, что светит.
В полумраке справа был виден вход к квартирам на первый этаж, с открытой настежь дверью, откуда тянуло запахом вареного вымени и жареным луком. А слева поднималась на второй этаж лестница, опасная прямотой и старыми истертыми до прогибов толстыми досками. Даже смотреть на нее было страшно, сверзнуться с этих ступенек было запросто. Только многолетний опыт позволял не скатиться с них.
Взяв меня за руку, Андрей помог мне подняться на второй этаж. Первое, что меня поразило — две газовых плиты пятидесятых годов, на которых одновременно стояла кастрюля, в которой варилось что-то съестное, а рядом большая алюминиевая выварка с кипятящимся бельем. В доме не было горячей воды. По-моему, на тот момент таких зданий в центре Москвы осталось штуки три, не больше.
Комната имела пять квадратных метров, на них помещался диван, желтый двухстворчатый шкаф с закругленными боками и с зеркалом. Из окна была видна стоящая практически впритык кирпичная замшелая стена. Солнце бывало в комнате минут двадцать за весь день. И только летом.
Тот дом не сохранился. Многоэтажные строения отреставрированы, перепланированы, и теперь там живет элита эстрады, а на входе в микрорайончик стоят охранники, проверяя входящих на фейс- контроль.
А я была там почти счастлива. Проблема была в том, что Андрей хотел секса, а я томительной любви, ласк и душевных разговоров.
Я была не против его прикосновений. Но когда его ласки заходили слишком далеко, я лежала бревно
